НАЧАЛО ЗАСЕДАНИЯ ПРОПУЩЕНО ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ (Отказала аппаратура в зале для прессы. По возможности, начало заседания будет восстановлено по официальному протоколу).
Пострадавшая Инга Басаева-Чеджемова:
— Я думаю, почему машины под деревьями стоят, никто не выходит. Я не знаю, она мне потом, после теракта звонила, и сказала, что я когда побежала звонить, не знаю, правда это или нет, «Меня, - говорит, - уже на втором этаже встречали боевики и сказали, ах ты ментовская рожа. Мы для этого готовили, чтоб ты сейчас в ментовку звонила.» вот что я помню. Когда началась линейка, у меня там деверя жена была, я с ней разговаривала, она тоже там работала. Я ей говорю: «Что ты здесь? У тебя же сегодня день рождения сына.» И вот как-то разговорились, и смотрю, боком так повернулась, смотрю, боевик бежит. Детей уже возле меня не было, они были в классе. Нас загнали через окна в зал. Мы кричали детям: «Убегайте!» Они нам сказали: «Мы детей трогать не будем. Мы делаем свое дело. У нас есть план. Если нам все это сделают, мы никого не тронем, и вас тоже отпустим.» Так мы и не дождались. Ну, Кулаева я 3 раза видела. Он заходил в зал, я обманывать не буду, у него были волосы подлиннее, но не под расческу.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Это все, что Вы хотели рассказать.
— Это все, что я видела.
— Скажите пожалуйста, как далеко от школы Вы видели эти машины?
— Они проехали. Я даже лица не видела. Бородатые они были или нет. Стекла были затонированы. «Семерку» я обошла с той стороны. Там я видела погоны красные и фуражку, на человеке, который сидел рядом с шофером. Мне интересно, где, до сих пор, этот милиционер. Почему он с нами рядом не находится, и не дает показания. Почему его не привлекают к ответственности?
— Значит, машины проехали рядом со школой. А куда они ехали?
— В сторону школы, где-то метров 15-20. Там деревья, дома начинаются, заканчиваются.
— Они стояли там, под деревьями?
— Они стояли. Где-то простояли 5-10 минут, наверное. Но там секунды были. Когда я подбежала там невозможно было даже панику создать. Там музыка играла. Я вот как-то паниковала, и уже не успела ничего.
— Скажите, Вы видели, как из этих автомашин высаживались люди?
— Нет, это я не видела. Я видела, когда они уже бежали в школу.
— вы все 3 дня находились в числе заложников?
— Да, все 3 дня находилась.
— Кто еще из Ваших членов семьи был с Вами?
— Деверя жена с 2 детьми, но дочка сбежала с линейки, сын был там.
— А Ваши дети?
— 2, девочка и мальчик.
— Все выжили?
— Нет, мальчик погиб.
— Ваш сын?
— Да.
— Сколько лет ему было?
— 8 лет.
— Вы сказали, что Кулаев 3 раза заходил в зал.
— Но у него подлине волосы были. Я такого помню, я обманывать не буду.
— Это уже в процессе судебного разбирательства его постригли. А с самого начала, он действительно был с длинными волосами.
— Вот как-то, карэ, вот подлине волосы.
— Скажите пожалуйста, вот когда он заходил, какая форма одежды на нем был?
— Думаете, я запомнила? Но темная. По-моему, омоновские брюки на нем были, вот эти, пестрые, и черная, но я не запомнила. Чтобы не обманывать, я не запомнила. Но лицо я запомнила.
— А оружие было у него?
— Автомат был у него, да.
— Он просто заходил, смотрел, или что-то делал?
— Он просто зашел, до половины зала дошел. Вот так дорожка была заминированная. Зашел, вышел, 3 раза заходил, вышел, так ничего не говорил. Не угрожал, ничего. Я его не защищаю, но что было, то и говорю.
— Скажите пожалуйста, в Вашем присутствии в зале в спортивном был кто-либо из заложников убит?
— Да. Бетрозов.
— В какой день?
— В первый же день, в у же минуту, когда нас загнали.
— Кем был убит Бетрозов?
— Я не запомнила.
— Скажите, вот в этой группе вооруженной, был у них кто-либо, кто руководил?
— Полковник.
— Так они обращались к этому руководителю.
— Даже когда вот мы просили воду пить, он сказал, вот губастый под №22, которого ходили мы там, опознавали, 22 или 23, вот он говорил: «Я бы пустил, но Полковник не разрешает, я боюсь.»
— Скажите, воду, пищу давали заложникам?
— Я бы не сказала, что вообще не давали. Когда как. Когда у них настроение было.
— В первый день давали? И что давали?
— Они не давали в первый день. К концу дня только. Вот по 1 выходили. Брызгали нас водой. А так, не всем давали. Единицы, кто выходили.
— Второй день давали воду?
— Так, тоже.
— Так, это как понять?
— Ну, когда у них настроение был. Одних выпускали, других не выпускали. В третий день вообще, вот Мамитова здесь присутствует, я когда поползла уже к тренажерному залу, вот этот боевик под №22 сидел возле нас. Я его просила: «Пусти моего сына в тренажерный зал, хоть подышит свежим воздухом.» Он сказал, что Полковник не разрешает. Потом Мамитова подошла, я ее попросила: «Выведите тоже моего сына, что бы он, в столовую.» Она вывела тогда сына в туалет, и я больше его не видела. Сразу, через 20 минут взрыв раздался.
— Где находились Вы, когда раздался взрыв?
— Возле тренажерного зала.
— Вы знаете, от чего произошел взрыв, и что взорвалось?
— Ну, боевики были спокойны. Они не были тревожными, ничего. Не суетились. Если бы там была какая-то суматоха, или что-то, по ним бы видно было. Но они спокойно сидели. Как-то неожиданно раздался вот этот взрыв. Мы все были ранены, я не помню.
— А где произошел взрыв. Вот если взять зал, допустим, где произошел взрыв?
— Мне кажется, ближе к тренажерному залу. Я потому что, ранена была. Я не помню точно, но меня ранило.
— Какие ранения Вы получили?
— Вот у меня на лице. Вот, осколочное ранение. Но я сына уже не видела. Нас загнали в тренажерный зал, вот этот, губастый. Сказал: «Если не встанете, не зайдете, буду стрелять.» Мы все забежали в тренажерный зал.
— Это кто Вам сказал?
— Вот этот губасты, под №22.
— Скажите, для устрашения заложников, вот кто-то из террористов, было такое, чтобы стреляли вот в полок.
— Конечно стреляли. Даже детей ставили под дуло автомата.
— Я не имею вопросов.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Сколько среди боевиков было женщин?
— Женщин я видела 2, которые заходили в зал.
— Оружие Вы не запомнили?
— Пистолеты.
— А у остальных?
— У мужчин?
— Да.
— У них были гранатометы, были автоматы. Они были вооруженные дозубов. Я не разбираюсь. Там автомат знаю, и знаю пистолет, гранатомет, и гранаты везде у них были.
— Лично Вы сколько видели боевиков?
— Я не считала. Но в зале находились где-то 4, но они менялись как-то. Когда выходила в коридор на второй день, там было много их. Были как муравьи.
— А сколько человек загоняли людей в спортзал?
— Их было много. В коридоре было их много. А во дворе, я не запомнила. Там была вообще, паника такая.
— А брата Кулаева Вы не видел?
— Безрукий, да?
— Безрукий.
— Видела.
— Ну, и что он делал? Какова была его роль?
— Ну, как и все, угрожали, издевались над детьми.
— Вы говорите, что наш Кулаев, подсудимый, он никаких действий не предпринимал.
— Я его так не видела, почему я должна это говорить.
— А вот второй?
— Тоже так, нет. Кого я видела, это Ходова и Полковника, там еще один был, вот этот голубоглазый, с бородой такой. Он тоже был сильно агрессивный. Вот кого я видела. Там еще в коридоре сидел один, светлый, со светлой бородой. Я еще подумала, что он на русского похож, или на немца. Такой здоровый, сидел в коридоре, ближе к столовой. Он еще сказал: «Здравствуйте», поздоровался еще так. Я говорю: «Вы детей убивать не будете?» Он сказал: «Нет. Вот решим наш план, решит правительство все, вот тогда мы вас отпустим.»
— Приход Аушева Вы видели?
— Да.
— Вы что-нибудь можете пояснить по этому поводу?
— Ну, он зашел, посмотрел так: «Вы меня узнали?» «Да.» Что-то сказал про себя, мне не слышно было, я далеко сидела. Вышел. Когда Аушев вышел, они уже агрессивные стали.
— Требования какие были у боевиков?
— Требования были, они нам сказали, чтобы зашел президент, Александр Сергеевич Дзасохов.
— Это условия, а требования.
— Требования – вывести войска из Чечни. Так и было.
— Больше ничего?
— И освободить из заключения всех их людей, это тоже было. А так вот, говорили, что вы никому не нужны. Постоянно вот эту фразу они произносили. «Вас убьют же ваши. Вы бараны.» Вот такие фразы. Ну, мужчины наши не бараны конечно, просто пусть Кулаев знает, что наши мужчины не бараны. Просто мы уже о детях думали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Представители потерпевших, есть вопросы?
Таймураз Чеджемов:
— Да. Скажите пожалуйста, когда Вас загнали в тренажерный зал?
— Когда началась линейка.
— Вас загнали в школу, Вы ведь не в зале были. Потом в тренажерный зал.
— Я уже после взрывов, нас захватили как вот живой щит, которые остались там.
— Вы это помните?
— Конечно я помню. Я в сознании была.
— Что происходило после взрыва?
— Там, когда нас загнали, после двух взрывов в тренажерный зал.
— А в спортивном зале что происходило, можете сказать?
— Нет.
— После 2 взрывов, там почти все погибшие уже были. Что там еще.
— А Вы слышали выстрелы? Вот по школе стреляли?
— Конечно стреляли. Я даже не разбираюсь, но стреляли же сильно. Там танками, или чем. Даже не могу определить чем.
— Вы можете определить выстрел из танка или нет?
— Был такой, как из танка. Я даже мужа потом спрашивала, он сказал, что стреляли болванкой. Я говорю: «Неужели болванкой стреляли?» «Пробивали, - говорит, - стены.»
— А сами Вы не помните?
— Ну, я же не видела я же внутри вот так лежала.
— Слышали?
— Слышала. Сильные вот эти взрывы, стрельбу, автоматную очередь. Но танком, мне кажется танком, да. Бум вот этот.
— А пожар Вы наблюдали?
— Пожар в конце. Вот когда нас загнал он в тренажерный зал, вот этот боевик. Он нам говорит: «Быстрее в столовую.» Мы думали, что расстреливать нас ведет. Он говорит: «Быстро в столовую, сейчас крыша упадет.» Все горело уже. Это поле 4 взрывов. Там 4 взрыва было.
— А в столовую вас зачем?
— Для живого щита, наверное. Мне так кажется. Нас погнал он потом в актовый зал, с актового зала в столовую. Но там уже был настоящий бой, в столовой. Нас спасли альфовцы, 3 альфовцев. Сделали живой щит, я никогда это не забуду, сказали, что прыгайте в окно.
— Что значит, живой щит?
— Ну, как-то они вот так встали. Они нас закрывали собой. Они были без бронежилетов. Это я еще запомнила. Вот у них были такие каски. Я еще посмотрела, думаю, боевики или наши, слава Богу.
— Вы сказали, что они постоянно говорили, что вы никому не нужны.
— «Вы никому не нужны. Вас продали.» Может это политические дела какие-то, я же не знаю. Значит не нужны были президенту, и Путину, и никому, поэтому нас перестреляли, наших детей.
— А кроме требований, еще что Вы слышали?
— Ну, требовали президента, Зязикова, Аслаханова, еще четвертого.
— И что они от них хотели?
— Ну, чтобы они зашли, не знаю. Значит, для чего-то требовали.
— Нет вопросов.
— Таки не дождались, когда нам сказали, что зайдет большой человек, мы ждали Дзасохова. А я про себя вообще думала, что Путин сейчас зайдет. В смысле, там дети сидели, мы не ожидали, что такое будет там вообще. Что детей вот так.
Сослан Кочиев:
— Скажите пожалуйста, Вы опознали боевика, который вас загнал в тренажерный зал?
— Голубоглазый такой, я его запомнила. Но честно говоря, я его не видела. Я еще не видела одного. Может они изуродованы так были, лица. Я узнала только вот этого, губастого, который сидел рядом, и вроде бы Ходова. Мне кажется, что что-то и не Ходов. Я что-то сомневаюсь. Но еще я узнала одного там, не там, а вообще, который находился в зале, со шрамом. Его тоже узнала. Но там же у них вот это все целое, просто лица разбитые были.
— В Ходове сомневаетесь, да?
— Да, я сомневаюсь.
— Скажите пожалуйста, Ваш муж работает в структуре МВД. Вы что-нибудь знаете, о мерах безопасности, которые предпринимались в тот день?
— Но усиление сняли тогда. Он стоял на бесланском посту. Я была в курсе, что усиление. А потом он мне говорит, что усиление сняли. Я знала потому, что они через 2 суток работают, кто на постах, но он работал каждый день. Они стояли на дорогах, в городе, где школа. Они охраняли все. Почему-то в Беслане не были защищены ни железная дорога, ни школа, ничего. Почему-то мне так кажется, что было снято. Потом еще говорили, что за 2 дня усиление сняли. Но я не могу точно утверждать, что было снято.
— Е еще. Вы сказали, что некоторые боевики по имени друг друга называли.
— Один был Александр, я запомнила. Я точно Александра запомнила, потому что боевик, который сидел возле нас, вот этот губастый, он до конца сидел возле нас. Он отстреливался, вот попадали в него пули, он не падал, так интересно, он стоял, от так кровь течет со всех сторон, он не падал. Я говорю, Боже мой, хоть бы он упал, хоть бы как-то детей бы выбросили из окон. И тогда как-то вот неожиданно запрыгнул вот этот вот альфовец. И прямо ему в лицо попал.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Хадзарагова. Инга, скажи пожалуйста, линейка во сколько началась?
— В 9 часов.
— А как вы узнали?
— Мой сын сказал мне утром, когда я одевалась, он мне говорит: «Мама, быстрее. Я опаздываю.» Я говорю: «Зелим, линейка начинается в10, мы успеем. Я оденусь, пойдем.» «Нет, - говорит, - мне вчера позвонили и сказали, что линейка начнется в 9 часов.» Пошла я без 15 девять, и уже люди были собраны, линейка началась в 9 часов. Как никогда, линейка была всегда в 10 часов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У меня вопрос. Скажите, сколько времени Вы в столовой находились?
— Ну, для меня это было долго. Я не запомнила, сколько. Не буду обманывать.
— Сколько боевиков Вы видели в столовой?
— В столовой сидели 6. Рядом вот так, за входом в столовую. А рядом с нами сидел вот этот губастый. Под №22, я его не запомнила имя.
— Скажите, в столовой Вы видели Кулаева.
— Кулаева, честно говоря, я в столовой не видела. Там были бородатые вот эти, другие. Так я их не запомнила. На лицо я их узнаю, а так по именная я их не знаю.
— Вы можете задать вопрос Кулаеву.
— Вот Кулаев же говорит, что он не знал, куда он идет. Он же так говорит. Он не убивал, он не стрелял. Кулаев, когда ты видел, что столько детей в зале находится, ты не представил своих детей в том же состоянии, в каком были наши? И когда тебя твой брат вел туда, на это преступление, ты не знал, куда он тебя ведет, что он преступник.
— Вопрос понятен, Кулаев?
Нурпаша Кулаев:
— Да.
— Когда воду не давали детям, неужели у тебя, даже не знаю, что сказать. Мой сын нашел 50 рублей на полу, и вот этому губастому, как его звали, ты не знаешь, который сидел постоянно в тренажерном зале. Он говорит: «Дяденька, продай мне пожалуйста воду.» Он сказал: «Чей мальчик?! Заткни, а то сейчас я прибью.» Неужели, хоть бы застрелил себя там же. Или кого-нибудь, Полковника. Если не хотел убивать детей. Хоть бы героем был. Ну, Кулаева обвинять, как-то. Я бы хотела знать посредников, которые их сюда привели. Неужели ингуши пришли без осетин на нашу землю, почему-то я этому не верю. Их же кто-то привел сюда. Он исполнитель, он сделал свое дело, и все. Но есть же люди, которые их привели сюда.
Голоса из зала:
— Это не оправдание!
— Это не оправдание. Я не говорю, что я его оправдываю. Нет. Я бы его не судила. Я бы его огнем бы сейчас, живым, как моего сына сожгли, вот так бы я его сожгла. И взорвала бы так же детей ингушских, или чеченских, кто там был. Я уже тоже стала, как боевики, после такого. У меня жалости уже нет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Хузмиева. Имя, отчество?
— Мадина Борисовна.
— Число, месяц, год рождения.
— 6 июля, 1977 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, переулок Лермонтова, 72 а, кв. 33.
— Место работы.
— Помощник председателя Правобережного районного суда.
— Мадина Борисовна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Мадина Борисовна, посмотрите на Кулаева. Вы его ранее где-либо видели?
— Нет, я его не видела. Дело в том, что часть боевиков все 3 дня, 2 с половиной дня ходили в масках, а некоторые без масок. Поэтому его я не видела.
— Значит, Вы находились в числе заложников в школе.
— Да.
— Расскажите пожалуйста, как случилось, что Вы оказались в числе заложников. С кем Вы туда пошли, и последовательно о тех событиях, которые происходили в школе.
— Дело в том, что у меня есть сын, которому исполнилось 7 лет в прошлом году. И 1 числа он должен был пойти в 1 класс.
— Сына как звать?
— Алекс.
— У меня мама недалеко от первой школы живет. И так как мне нужно было с утра поехать за цветами, во Владикавказе я заказала букет цветов, я привезла своего сына к матери, и она, вместе с моей сестрой и дочерью отвели его к 9 часам в школу. А я поехала с отцом во Владикавказ за букетом цветом. По дороге мне еще нужно было забрать воздушные шары, вот. Но я точно помню, что линейка не началась в 9 часов. Потому что я немножко опаздывала. И насколько я помню, к 9 собирали тех детей и родителей, ну, детей, которые на линейке должны были рассказывать стихотворения. Чтобы заранее прорепетировать еще с ними. Поэтому Алекса мама отвела чуть пораньше, к 9 часам. А я подъехала попозже. Когда я приехала в школу, первоклашки находились еще в своих классах. Там собирались вместе с родителями. Муж у меня чуть попозже подошел.
— Ваш муж кто?
— Бадоев Ахтемир Шамилевич, 1957 года рождения. Он был расстрелян в числе мужчин, второго числа, нет 1 числа. Извините, я немного волнуюсь, поэтому. У меня девочка стала капризничать из-за этих шаров. И поэтому мать ее увела с линейки. В тот момент, когда первоклашек построили перед главным входом школы, чтобы завести на линейку, вот в этот момент все и началось. Я стояла как раз вот на ступеньках, возле главного входа. И послышались выстрелы со стороны железной дороги. И я повернула голову, и точное количество не помню, но человека наверное 3-4 я видела. Среди них был Ходов, как я впоследствии потом его опознала. Они еще не вступили на территорию школы, но стреляли в воздух, и Ходов орал, что это захват. Вот так все началось. В этот момент я как-то плохо ориентировалась, все настолько мгновенно было. У меня муж подбежал к первоклашкам, выхватил сына, и пробежал мимо меня в здание школы. Я побежала за ними. Мы были первые, кто вообще в школу вбежал. И я бежала за ними и кричала, что я знаю, куда нужно бежать, что можно через столовую выйти. Потому что я 11 лет в этой школе проучилась, я хорошо знаю, что, где там расположено. Но со стороны столовой уже шли люди, шли боевики. Они стреляли в воздух. Поэтому нам пришлось, как вот допустим по первому этажу бежишь в сторону столовой, и заворачиваешь налево в сторону спортзала, там идет лестница наверх, на второй этаж. И мы вот поднялись по этой лестнице, и побежали в сторону нового здания школы, в сторону актового зала. Но мы не бежали в актовый зал, а завернули налево, и там я помню Мурат пытался выбить дверь в 28 кабинете. Но у него ничего не получалось. Хотя я бы не сказала, что он был из слабого десятка. В итоге нам пришлось всем собраться в актовом зале.
— Вас много собралось?
— Много, да. Потому что все, да, много. Дело в том, что я не знаю через какое время, но очень быстро там появился один боевик. Он стрелял в воздух и кричал, что нужно все в спортзал спускаться. И вот началась такая давка во время всего этого, что я мужа и сына потеряла. Мурат постоянно держал его на руках, и я их просто потеряла. Извините. Дело в том, что еще со мной была родная сестра. И вот мы вдвоем, нас загнали в спортзал. Шум стоял неимоверный. Тем более там была акустика сильная. И я например не услышала даже , как убили там одного из мужчин, для того, чтобы успокоить зал. Я этого не услышала. Я труп уже увидела тогда, когда все успокоились, сели. И его в сторону тренажерного зала протащили. Вот так вот. Минут 40 наверное Мурат вместе с Алексом, они не заходили в зал. Я почему-то думала, что может быть им удалось как-то спрятаться, или как-то выйти. После этого, когда их завели, а впоследствии мне уже мальчик мой рассказывал, что им удалось спрятаться, там раздевалка такая, где сцена, в актовом зале, бывший кабинет немецкого языка, там раздевалочка, и они, когда выгоняли всех с актового зала, им просто удалось и туда с несколькими детьми зайти, и спрятаться. И они вот отсиживались там, пока их не нашли. Когда его завели вместе с Алексом, то он только присел возле меня. Я его попросила отдать мобильный телефон, выкинула его. В этот момент стали собирать мужчин, их поставили в ряд и вывели. Все.
— Это через сколько времени после того, как произошел захват?
— Знаете, может в течение часа это все было. Хотя, если откровенно говорить, то время там шло очень медленно, в зале.
— Кроме Вашего мужа, сколько еще человек вывели?
— Там было много, практически всех мужчин вывели.
— Но примерно сколько, можете сказать?
— Ну, может человек около 20, не знаю, но много. Их поставили в шеренгу, вывели.
— Вам известно, куда их повели?
— Нет.
— Муж вернулся Ваш?
— Нет.
— А вот из этих 20 человек, которых вывели, кто-либо вернулся?
— Ночью того же дня завели 3. Один из них мой знакомый. Я у него еще пыталась узнать, где Мурат. Но он сказал, что якобы он на втором этаже ведет переговоры. Наверняка, не хотел, чтобы я лишний раз волновалась. Но он сгорел в зале. Фамилию я Вам не скажу, но зовут его Юра.
— Вам известно, кем был расстрелян Ваш муж?
— Нет.
— А где был расстрелян?
— Дело в том, что я после всех этих событий встречалась с Айляровым Юрой. Потому что мне сказали, что он последний, кто видел Мурата. И ему удалось, его выкинула со второго этажа 15 кабинета, это кабинет русского языка и литературы, как труп, думали, что он мертв. И вот от него я узнала, что Мурата убили вечером 1 числа в 15 кабинете.
— Вы все 3 дня находились в заложниках?
— Да, с сыном и сестрой.
— Как Вам удалось выбраться?
— 3 числа во время штурма я сидела возле вот этой двери, вот эта основная дверь, которая выходит во двор. И во время взрыва, так получилось, что у меня ребенок лежал на коленях, и я накрыла его. И в тот момент, как я его накрыта, у меня голова была повернута в сторону двери, и моментально, сразу же после взрыва я открыла глаза. Я сначала не могла понять, то ли это в дверях, потому что там дым стоял, то ли в стене дыра, но я видела голубое небо. В зале еще никто не ориентировался, се нагнулись, кто-то там прикрыл детей. Но в этот я подняла Алекса, я ему говорю: «Алекс, к дверям, бегом!» Повернулась, у меня сестра рядом сидела, возле меня. Я повернулась, смотрю, у нее вообще ничего не было видно, только макушка волос и все. Я ее толкала, она никак не реагировала. Я ее просто схватила за волосы и потащила за собой. Даже не помню, когда она в себя пришла. Я даже не помню, как Алекс взял меня за руку. Он мне просто потом говорил, что он стоял возле дверей, на улице ждал, пока я вылезу. Мы пробежали через весь двор. С первого этажа школы нас обстреливали. И я думала, что если мы до забора добежим, то там кто-то будет из наших. Но никого не было. С проулка, с левой стороны там мужчины кричали нам из-за угла, чтобы мы бежали туда. Мы туда добежали, и через огороды нас вывели. Там посадили в машину и отвезли в больницу.
— Никто из вас ранен не был?
— Нет. Но сестра у меня обгорела и была ранена. Но по сравнению с тем, что произошло в зале, можно считать, что нет.
— Скажите пожалуйста, Вы говорите, что не слышали как был убит этот мужчина. Этот мужчина – Бетрозов, установили на судебном заседании. Вы видели, как его тело уже тащили в другое помещение. А еще кто-либо был убит в зале?
— зале, нет. Я не видела.
— Для устрашения заложников стреляли вверх боевики?
— Стреляли. Сидит молодой человек, которого 3 числа поставили на колени, и сказали, что если зал не успокоиться, то убьют его. Но дело в том, что 3 была настолько накаленная обстановка, люди просто, я считаю, что третью ночь там бы никто не пережил. Потому что всем было уже все равно. Знаете, когда человек доходит до грани, и говорит, что лишь бы все произошло, плохое или хорошее. То есть, была такая ситуация, дети не реагировали на выстрелы. Боевики сами уже это понимали, они уже даже не пытались.
— Скажите пожалуйста, Вы видели, как минировали зал?
— Да.
— Что собой представляли вот эти вот взрывные устройства, которые были там развешаны и разложены.
— Как обычно, то, что показывают по телевизору. Там завернуты в скотч.
— Какой формы они были?
— Над нами например висела мина, я не знаю, как назвать…
— Квадратные?
— Овальные. Но на полу, сначала на полу, а потом поставили на стул, стояли вот такие коробки, то ли голубого, толи серого цвета. Прямо напротив нас.
— Скажите пожалуйста, кто-либо контролировал постоянно из боевиков, чтобы не взорвалось?
— Дело в том, что они нас предупредили, что если человек вставал, он мог задеть провод, который висел наверху. И нас предупредили, что будьте осторожны, а то все это может взорваться. И так получилось, что сами заложники друг друга предупреждали о том, что. Единственное, вот эти, так называемые, кнопки, хотя и кнопками их не назовешь, они были самодельные, и представляли из себя 2 фанеры. Они вот это контролировали, да. Они сменяли друг друга, сменяли достаточно долго. Вот этот процесс того, что один отходит, другой на эту кнопку ставит ногу.
— Среди террористов Вы видели женщин?
— Да.
— Сколько Вы женщин видели?
— Я видела 2.
— Скажите, как были вообще вооружены террористы?
— У террористов или у женщин?
— У женщин и у мужчин.
— У женщин были пистолеты, на них были пояса шахидок. Обуты были они в кроссовки. Под их темными халатами, или как это назвать, были спортивные костюмы и кроссовки. Потому что, когда 1 числа они стали обыскивать заложников, на предмет мобильного телефона, они естественно проходили, я это заметила. А у остальных, у мужчин, точно так же. Пояса и автоматы. Правда, если честно, я не могу сказать, то ли это было ночью 1 числа, или 2 рано утром, но один из них протащил такой вот, как это оружие называется, я не знаю, головки вот, небольшие там несколько штук.
— Гранатомет?
— Может быть. Я не разбираюсь в оружии. Я еще думаю, высокий, худой, как он это все тащит.
— Скажите, Вам доводилось ходить, там воду пить?
— Да.
— В коридоре Вы не видели оружия складированного?
— 1 числа они вообще не выпускали, они сделали туалет из душевой. Мужской раздевалки, там душевая была. И всех детей водили туда. 2 числа, когда нам удалось отпроситься в туалет, так как они к маленьким мальчикам лучше относились, это чувствовалось. И тому боевику который нас сопровождал, я ему говорю: «Мальчик хочет по большому в туалет, вот душевая, как он туда сходит, - я говорю, - нельзя нас отвести вот в туалет?» Я знала, что в учительском туалете есть вода, там стояли 2 унитаза и 2 раковины. Он говорит: «Хорошо.» И вот меня, мою сестру, Алекса и Мурата племянницу, мы пошли, нас отвели туда в туалет. В коридоре был полный погром. Единственное, что я там видела, это то, что возле каждого окна сидело по боевику на стуле. То есть, была такая картина: сидит боевик, стул лицом на улицу, ноги на подоконник, вот так вот, а оружие я не видела.
— Скажите, перед тем, как произошел взрыв 3 числа, дополнительное ещ минирование зал происходило?
— Да. Они то ли за час, то ли за два до начала штурма всех людей согнали на левую сторону. Вот если со стороны вот этих больших дверей зайти в зал, то на левую сторону. И там провели еще провода. Да, усилили они все.
— Нет вопросов у меня.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У представителей потерпевших есть вопросы?
Таймкраз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, 2 числа стрельба велась по школе, из школы?
— Дело в том, что на протяжении всех дней была стрельба. Мы, которые находились в зале, мы не понимали, что это такое. Понимаете? Но выстрелы были конечно.
— Вы понимали, из школы стреляли?
— Нет, мы не понимали.
— А третьего, не помните?
— Нет, не помню.
— После взрыва не помните?
— Дело в том, что после взрыва я настолько была контужена, что я уже не помню.
— Скажите пожалуйста, вот Вы говорите, что сестра обгорела. А от чего она обгорела, можете сказать?
— Нет, не могу. Дело в том, что сидела я, вот там парта была перевернута, у меня ребенок лежал на коленях, моя сестра, потом Лидия Александровна. Директор школы минут за 10 до этого пришла, села возле нас. Потом взрыв, и я не помню, что дальше.
— Обычно 1 сентября там гаишники были, говорят люди. Вы не обращали внимание?
— Знаете, дело в том, что я за последние 10 лет первый раз была в первой школе, и я не знаю, как обычно.
— Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— По ходу переговоров можете сказать? Что требовали боевики?
— В зале был один из боевиков, которого я опознала среди мертвых. У него постоянно был мобильный телефон, и он даже иногда, когда успокаивал зал, говорил, что он даже не слышит, как звонит телефон, вы так шумите, а ведь может быть, это для вас лучше. Дело в том, что 2, да второго числа, на какой-то момент этот самый Полковник, он зашел в зал. Не то, что зашел, он просто стоял на пороге зала, со стороны, вот где были раздевалки, душевая, там. И зазвонил телефон, этот поднял, и он просто оговорился в том плане, что насчет 5 трупов. То ли на чеченском, то ли на ингушском, я не различаю эти языки. Но на своем языке он заткнул его просто. Все, больше насчет переговоров, они нам ничего уже не говорили.
— То есть Вы не знаете об их требованиях.
— В зале там была девушка, которая там помогала. Ну, они сказали, чтобы она выводила в туалет детей. Она погибла к сожалению. Она мне сказала, что они требуют вывода войск все. Насчет президентов, там Дзасохова, я в зале не знала.
— А по поведению боевиков, вы сейчас что можете сказать? Они все таки ожидали переговоров или нет?
— Я уверена в том, что никакие переговоры бы не смогли поменять что-либо. Они туда пришли умирать. Они нам это прямо в цвет говорили, что мы сюда пришли умирать.
— Но зачем тогда им нужно было говорить по мобильному?
— Я не знаю, для чего это нужно было, но сидя в зале, я была уверена, что это конец.
— Спасибо, нет вопросов.
Юрий Ткаченко:
— Вы сказали, что боевик на протяжении всего времени пытались установить тишину в зале. Они как-то это объясняли?
— Они никак это не объясняли. Но на протяжении всего этого времени, вот ночью и под утро чувствовалась вот эта напряженность, они нервничали. Наверняка они боялись штурма, это было ясно. Потому что в зале был вентилятор такой наверху, они даже его выключили, чтобы было максимально тихо. И в эти промежутки времени они вообще категорически отказывались людей выводить в туалеты.
— Вы помните этот момент, когда они что-то делали со взрывчаткой во время взрыва?
— Нет, во время взрыва никто из них ничего со взрывчаткой не делал. Они вообще не разговаривали, если они разговаривали между собой, то на своем языке.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Сидакова. Мадина. Скажи пожалуйста, ты такой момент помнишь, когда занесли в зал телевизор, и еще собирались выпускать детей?
— Да, действительно 1 числа они занесли пока телевизор, большой телевизор занесли в зал. Возле входа в тренажерный зал его поставили. Потом, значит, они его вынесли, и, как я поняла, они его отнесли в учительский кабинет. Где-то в промежутке времени я вам не скажу, но в какой-то момент зашел один из боевиков и сказал, что детей до 7 лет они будут выпускать. Я очень обрадовалась, потому что у меня мальчик подходил по возрасту. Мы даже начали составлять списки. Но спустя какое-то время, он же зашел в зал, и сказал, что по телевидению передали, что 354 человека всего находится в зале, говорит: «Вы никому не нужны, ну раз 354, значит 354.» И идея о том, чтобы детей до 7 лет отпустить, она просто растворилась.
— Мадина, когда они минировали спортзал, как они это делали. Слажено, четко или суетились?
— Дело в том, что я не очень хорошо это помню. Я помню, что им помогали 11-классники, среди них был мой сосед Дудиев Ацамаз. И я очень хорошо запомнила одного из боевиков, его просто невозможно было не запомнить. Он был гладка выбрит, у него был очень толстый шрам на шее, от одного уха прям до другого. И именно в тот момент, когда это все развешивалось, он находился в зале, и больше я его не видела. Мне почему-то так показалось, что он как бы руководил этим.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы еще?
— Дзебисова. Вы помните, Мадина, когда в 1 день нам до вечера можно сказать давали воду. А потом они сказали, что вода отравлена. И чем они аргументировали, почему они прекратили давать воду?
— Дело в том, что они не до вечера давали воду. Насколько я помню, они первое время давали воду только детям по 2 глоточка. Потому что разносили ведрами воду старшеклассники, и когда кто-то из боевиков увидел, что кто-то из взрослых пьет, он просто предупредил, что если еще раз кто-то из взрослых выпьет хоть один глоточек, они будут убивать вот этих ребят, которые воду разносят. И не до вечера. Именно после того, как по новостям объявили, что в зале всего 354 человека, они сказали о том, что воду отравили.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, с чего Вы взяли, что они собирались выпустить детей.
— Я не взяла, мне просто так сказали.
— Кто сказал?
— Один из боевиков, что до 7 лет, они собираются их выпустить.
— Списки составляли?
— Да, было начали составлять. Потому …
— Так почему же их не выпустили?
— Я же объяснила, что после того, как по новостям передали, что в зале всего 354 человека, они просто озверели грубо говоря. Они стали пересчитывать. Я помню, даже учитель осетинского языка Зара Алексеевна. Она считала людей. Они ее заставили пересчитывать всех, кто сидел в зале.
— Значит, на них подействовала эта ложная информация?
— Да, я думаю, что они же как бы, ну их задело то, что объявили такое небольшое число людей в зале.
— Вы сказали, что они пришли убивать. Что же они в первый день всех не убивали?
— Я считаю так, что на какие бы уступки им кто-нибудь не пошел, результат был бы один и тот же. Этот зал все равно бы взлетел, по любому. Потому что та нервозность, с которой они сменяли друг друга на кнопках. Вот что там такого, взять и сменить другого человека, а они сменяли друг друга минут 15.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, видели Вы все таки Кулаева в школе или нет?
— Нет, я его не видела. Дело в том, что боевики, которые в зале находились, одни и те же, только может быть ночью кто-то заглядывал другой, или на минуту заходил. Но как правило одни и те же все эти 3 дня находились в зале. Кто-то из них вообще маску не снимал, а кто-то был без маски. Те люди, которые были без масок, его среди них не было.
— Вы можете задать вопрос подсудимому. Хотите?
— Хорошо, что подняли вопрос насчет отравления воды. Дело в том, что после этих событий мне мама сказала, что по Беслану действительно прошелся слух, что вода отравлена. Откуда же об этом узнали боевики. Ведь они это не просто так говорили. Он может ответить на этот вопрос?
— Кулаев, вопрос ясен?
Нурпаша Кулаев:
— Да.
— Отвечайте.
— Полковник даже нам не давал пить из крана. У них в бутылках была вода. Там еще одно ведро или что-то было. Оттуда они пили. 1 числа после обеда они нам тоже не давали пить.
Потерпевшая:
— Но откуда они знали, что вода может быть отравлена. Ведь они же находились в школе?
— Ну, со второго этажа один спустился, сказал, что вода отравлена, больше не пейте. После обеда он краны забрал.
Голоса из зала:
— Можно я расскажу насчет отравленной воды?
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Мамитова, присаживайтесь, пока подождите. У нас же не урок. У Вас еще есть вопросы?
— Нет.
— Присаживайтесь. Кокаева. Имя, отчество.
— Кокаева Людмила Соломоновна.
— Число, месяц, год рождения.
— 27 сентября 1952 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, переулок Кооперативный, 15, кв. 28.
— Место работы.
— Не работаю.
— Людмила Соломоновна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Людмила Соломоновна, посмотрите на Кулаева. Вам доводилось его видеть раньше?
— Знаете, если не ошибаюсь, в первый раз, когда я его увидела по телевизору, он мне напомнил бандита, террориста одного. Во второй день, когда мы вышли со снохой, я их упросила, а до этого мой младший сын вышел, мы 5 вышли, мы вышли со спортзала в столовую.
— Расскажите сначала, как Вы оказались в школе.
— В этот день мой внук шел в первый класс.
— Кто Ваш внук?
— Кокаев Алан Александрович. И мы собрались всей семьей: мой сын старший, младший сын, сноха и внук. Взяли цветы, приехали. Все вышли из машины. Старший сын тоже вышел. Потом вдруг сел в машину и сказал: «Мне не удобно, тут мои учителя, поеду.» И уехал. Наверное, Бог его помиловал. Мы зашли в школу. Сноха моя Индира пошла в первый класс на первом этаже к учительнице, повела туда Аланчика. Аланчик должен был на открытии стихотворение рассказывать, а я поднялась к Лидии Александровне. Я выпускница этой школы. Мой папа там очень много проработал, все мои братья из этой школы, и все мои дети там закончили. Естественно я к ней зашла. Мы сидели, разговаривали. Заходит девчонка, наверное в классе 4 эта девчонка была. На ней огромные банты белые, белый фартучек с рюшечками, такая нарядная девочка. И Лидия Александровна мне говорит: «Ну, посмотри. Разве может быть что-нибудь красивее школьной формы?» Потом я вышла оттуда, спустилась вниз, линейка уже должна была начаться. Там стоял стол, за которым сидел Худалов Эльбрус, солист наш. Вот мы с ним стояли и разговаривали. Все такие нарядные. Но линейка началась не в 9 часов, это точно. Потому что около 9 мы еще думали, что опаздываем. А я еще у директора задержалась, еще вниз спустилась, с Эльбрусом поговорили. И вот стоим, разговариваем. Он был со своей снохой. Он сидел, а мы около него стояли. Татыркан Габулеевич стоял рядом, музыка звучала. Все такие радостные. Ну, ничего не предвещало беды. И вдруг, выстрелы какие-то. Лично я, вначале подумала, что это салют. Но услышала крики: «Захват, захват! Аллах Акбар! Захват!» Нас молниеносно окружили. Вы знаете, вот спортзал вот так, мастерские, вот так старая библиотека. В мое время там библиотека была. Вот там небольшая площадка, и нас стали туда загонять. Ну, короче, как-то через окна мы туда попали. Я осталась одна. Ни родных, никого не видела. И вдруг, нашла своего младшего сына. И он так, плакать он не плакал, но голос дрожал: «Мама, мама, что случилось?» Я ему говорю: «Сос, держись за меня и не отпускай руку.» Нас стали толкать к спортзалу. Тут, слышу крик, смотрю, а это Индира кричит, Алана не может найти. А ей кричу: «Индира, держись.» И нас вот так затолкнули в спортзал. Смотрим, Аланчик сидит. Как он меня увидел, кинулся на меня. Оказывается, его Кониди Константин, учитель у нас такой, он его занес. Он его схватил, и туда занес. И вот так мы нашли друг друга. Тут сразу стали, нет, не сразу, вот я все время говорю, если бы наша доблестная милиция ринулась освобождать, может быть всего этого не случилось бы. Они минут через 40 начали это все натягивать, растяжки ставить. А мы в самой середине. И я сыну говорю: «Давайте как-нибудь к краю, а то мы здесь задохнемся.» А он мне говорит: «Мама, сиди здесь. Это такая-то бомба, это такая-то бомба. В общем, сиди здесь. Это, - говорит, - самое безопасное место.» В общем, мы там остались, и все 3 дня просидели в середине.
— Через 40 минут, это после захвата?
— Да. Потому что там какие-то разговоры, то да се. Пока они собирали мужчин, не знаю, мне так кажется. Может я ошибаюсь. Мужчин просто довольно много было в зале.
— Вы видели, как убили Бетрозова в зале?
— Вы знаете, когда нас загоняли, я обратила на него внимание. Он был очень высокий. А потом как-то так повернулась, и почему-то мне показалось, что он садиться на колени. А он как-то на колени опустился и назад чуть-чуть. Я, только когда его потащили, поняла, что его застрелили. Может это был бесшумный пистолет, я просто не слышала выстрел. Но я была поражена. Но на него нельзя было не обратить внимание, он был очень высокий, тем более на фоне детей. Бросался в глаза.
— А из зала выводили мужчин?
— Да.
— В какой день?
— В первый.
— Сколько выводили мужчин?
— Я их не считала, но не менее 20 было. Почему я обратила внимание, среди них был сын моей близкой подруги, Сидаковой Юли, Альберт. Он погиб. И Урманов Сергей, он наш родственник. И когда они вернулись обратно, то есть не вернулись, их только человека 3-4 завели. Нас заставили как селедку сжаться, их посадили рядом с нами. Мы испугались. Почему их около нас сажают, может что-то опять готовится. Они все были такие избитые. У одного глаз вытек в полном смысле этого слова. Даже страшно вспоминать это все.
— А они рассказывали кто это такое сотворил?
— Они боялись пол слова сказать. Единственное, я вот так показала, я не могла понять, почему сына Юли нет. И они мне показали вот так.
— А кто не вернулся, что с ними случилось, Вы узнали?
— Нет, я узнала после.
— Скажите, среди террористов женщины были?
— 2, одна меня например осматривала. Я видела 2 шахидок.
— Какая форма одежды была у мужчин и у женщин?
— У женщин, например у той, которая меня осматривала, у нее были удивительно красивые молодые карие глаза. Прям, вот бывают такие, запоминающиеся глаза. Вот на ней я только глаза видела. На ней был такой черный балахон, лицо было закрыто. Вот здесь висел наверное пояс этот, и в руках пистолет. И она пистолетом кофту подняла, посмотрела, потом юбку.
— А у мужчин какая одежда была?
— Вы знаете, все были по разному одеты. Если вот этот парень был, то на нем была черная футболка и камуфляжные брюки. Ну, по разному они были все одеты. Даже на них смотреть страшно было. Когда меня на следствии спрашивали: «Как Вы думаете, сколько их человек было?» Я не знаю, может у ужаса глаза велики, но я и тогда дала показания, что их было не менее 50. Потому что так быстро 32 человека как могли все это окружить. Не знаю, может я ошибаюсь, может это подготовленные люди.
— Для устрашения заложников они стреляли вверх?
— Систематически. Даже когда в первый день прошел слух, что сейчас будут детей освобождать, моя невестка мне говорит: «Ты обязательно выйдешь с Аланом, а я останусь с Сосом.» В смысле, она с моим сыном, а я с ее сыном. Я говорю: «Как я выйду? Нет, я останусь.» Мы с ней спорили поэтому. И потом решили, что мы в случае штурма под собой прячем детей. Это мы сразу договорились.
— До взрыва дополнительное минирование зала проводилось?
— Да. Они что-то ходили, натягивали. Вообще, третий день никакой был. Настолько нервозная обстановка была. Мой сын, мы вот так сидим, и он смотрит на бомбу и говорит: «Да взорвись ты уже наконец!» Я ему говорю: «Ты что, с ума сошел?» А он говорит: «Да сил больше нет.» И это было сказано таким будничным тоном, как будто он мне говорил, дай воду.
— Вы можете сказать, от чего произошел взрыв?
— По-моему ничего не предвещало этого. Я не могу объяснить это. Мы сидели, разговаривали. И вдруг, я услышала какой-то истошный крик: «Ложись!» У меня до сих пор этот крик, мужской он был, и что-то горячее посыпалось. Сразу какая-то темень. Я на этом потеряла сознание. Говорят, второй, еще взрывы были, я их не слышала.
— Крик от кого исходил?
— Я не знаю, но кричал мужчина. Истошный крик такой был.
— Вы видели в зале Кулаева?
— Не знаю. Может он и был, но я его не узнаю. Я очень хорошо запомнила вот этого, со шрамом. По-моему, его все запомнили, он в глаза бросался. Очень сильно запомнила Ходова, с рукой этой. Он самый отъявленный был.
— Раненый, да?
— Да.
— Скажите, Вы находились в зале. Там производилось взламывание полов?
— В углу спортзала, где мы сидели, небольшой участок, типа такого, как мы поняли, по своим нуждам. Что искали, не знаю. Как в тренерскую идти. Совсем не большой участочек.
— Нет вопросов.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вы говорите, что перед взрывом, или после взрыва слышали крик: «Ложись!» Это до или после взрыва?
— Я не знаю, но может это одновременно было. Но этот истошный мужской голос я слышала. И что-то горячее посыпалось сверху. И сразу темень.
— Сами Вы каких боевиков наблюдали?
— Они постоянно менялись.
— Их в зале сколько находилось?
— То 4, то 6. то с одной стороны сидели, то с другой стороны.
— А когда вас загоняли со двора, их сколько человек было?
— Мне показалось огромное количество. Понимаете, мы когда прыгали в коридор, мы думали, мы там найдем спасение, а они уже там были.
— А в течение какого времени Вас загнали в школу?
— Это было настолько молниеносно, человек не успевал думать. Какое время?! Я даже понять не могла, что случилось.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Представители, пожалуйста.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите, Вы к Цалиевой на втором этаже заходили?
— Да, на втором этаже, в кабинет директора.
— А боевиков Вы там не видели?
— Нет, все было очень спокойно. Все было возвышенно празднично.
— Вот Вы сказали, что они собирались самых маленьких отпускать. Почему Вы так думаете?
— Ну, не знаю, они ходили и считали их. И мы решили, что хотят выпустить.
— Боевики Вам этого не говорили сами?
— Нет, никто не говорил. Родители сами друг другу на ухо нашептали. От боевиков я ничего не слышала. Они называли фамилии детей, именно первоклассников и до первого класса.
— Как Вы оцениваете этот захват.
— Я считаю, что это был подготовленный акт. Потому что я же говорю, все прошло молниеносно.
— То есть, они хорошо подготовились?
— Да. Они, да.
— Они, да. А другие, Вы думаете, нет?
— А другие, кого Вы имеете ввиду. Я сказала, что террористы пришли подготовленными. Потому что, когда объявили 354 человека, я как сейчас помню ехидную морду боевика: «Очень хорошо. Вот сейчас мы и оставим 354 человека, а остальных расстреляем. Вас же 354 человека.»
— А откуда они узнали, что заложников 354 человека?
— Но там же телевизор стоял. И в руках у них, между прочим, были газеты. Может это было для того, чтобы нас деморализовать. А может, у них были действительно свежие газеты.
— А это в первый день было, про 354 человека?
— Да, по-моему, в первый.
— Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— По поводу переговоров. Вы слышали, какие они требования предъявляли.
— Первое, вывести войска из Чечни. Освободить всех тюремщиков, которые проходили по Назрановскому делу. Потом, обязательно, чтобы на встрече присутствовали Зязиков, Аслаханов, Рошаль и Дзасохов. А четвертое, не помню.
— А по поводу переговоров, террористы ожидали, что с ними будет диалог?
— Я не знаю, наверное ожидали, раз они какие-то требования выставляли. Но после Аушева они вообще стали какие-то ненормальные.
— В спортзале Вы пожар видели?
— Нет, я же потеряла сознание. Когда я очнулась, я потеряла слух. Это потом, только в больнице поняла, что я потеряла слух. Вообще около меня никого не было, я была почему-то одна. Я только увидела там где-то, что-то. И вот этот ужас, понимаете, я даже не подумала, что вот там где-то мои. Я увидела выбитое окно и выпрыгнула. Когда я после этого пришла в школу через некоторое время, Вы знаете, сейчас бы меня за миллион денег не заставили бы вот это расстояние перепрыгнуть. Как я его перепрыгнула? Мне же не 10 лет, не 15 лет. Вот видимо настолько вот страх этот охватил меня.
— А Вы не помните, в зале были боевики?
— Я не помню, я никого не помню. Я еще видела мальчика, но он видимо был мертвый, я не знаю. Кровь вот так фонтаном била. Первое, вывести войка из Чечни. ъявляли.
а ека?
еляем. в морду боевика: " были.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Кулаев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
Потерпевшая:
— А можно мне спросить Кулаева? Это действительно Вы сидели там? Я почему запомнила, когда я вышла туда, мальчик мой просился: «Дайте, - говорит, - воду.». Ну что, тогда ему 13 лет было, Тае еще: «Посмотрите, у меня уже брюки не держатся.» А около него стоял худой высокий, но молодой совсем, лет 18. Этот сидел, террорист, а тот сидел над ним. Я заплакала, говорю: «Господи, только мужа похоронила, не дайте мне сына похоронить.» Он говорит: «А сколько лет твоему сыну?» Я говорю: «13» И тот засмеялся, и говорит: «13, ему давно пора в лесах быть, а ты за него, как за ребенка просишь.» И не дали. Поэтому, я вот когда его увидела по телевизору, думаю, точно это он был.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— А кто это был?
— Мне кажется, это вот он сидел. Около него не автомат, это что-то вот длинное такое.
— Гранатомет?
— Да. Он сидел на стуле, лицом к окну, а второй террорист около него стоял.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, Вы в спортзале были?
— Да, все 3 дня.
— Ой, нет, в столовой Вы были?
— Нет. Я ж выпрыгнула.
— Кулаев, Вы вопрос поняли?
Нурпаша Кулаев.
— Да. Но я там в столовой только сидел. Я там в другом месте вообще не сидел.
Потерпевшая:
— Но это было около столовой. Вода же там была.
— Я внутри, в столовой сидел. На мне вообще темной формы не было.
— Конечно!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Еще есть вопросы?
— Нет.
— Присаживайтесь. Кокаева И.Б. Фамилия, имя, отчество.
— Какоева Индира Борисовна.
— Число, месяц, год рождения.
— 23 апреля 1974 год.
— Место жительства.
— Город Беслан, Кооперативная 15, кв. 39.
— Место работы.
— Не работаю.
— Индира Борисовна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Индира Борисовна, видели Вы ранее Кулаева?
— Нет, не видела.
— Тогда расскажите, с кем и при каких обстоятельствах Вы оказались в заложниках?
— Утром, со своей свекровью, с сыном и деверем. Сына я отвела в 1 класс, деверь в 9 класс пошел. Мы пошли в школу. Нам надо было к 9, потому что у них репетиция должна была быть на открытие линейки. Но мы чуть-чуть опоздали. Как мы пришли, Сос пошел к своим одноклассникам. Я пошла с мальчиком в кабинет. Уже родители, дети были в классе. Мы немного постояли, фотографировали их. И учительница нам сказала, чтобы мы вышли, встали на линейку. Они должны были торжественно выйти. Вышли мы, встали. И музыка уже играла. Дети не вышли, детей я не видела, может уже выходили, я там в середине стояла, детей я не видела. И я стояла лицом, откуда вот бежали террористы. Стреляли в воздух и кричали, что это захват. Я тоже развернулась и побежала за детьми. Сразу свекровь тоже потеряла, деверь со своими был. Алан со школы вышел, не вышел, не знаю. И побежала к окну, где в основном детей закидывали в школу. И человек 11-12 нас было, в кабинет нас загнали. И боевик возле дверей стоял, кричал на нас. Автомат наставил и говорит: «Сесть.» Мы сели, и он говорит: «Все что есть, камеры, сотовый телефоны, все выкинули. Если, - говорит, - у кого-то обнаружим, расстреляем.» Все выкинули. К нему второй подошел, и он нас тогда по коридору погнал в спортзал. И в спортзале я тогда встретилась со своей свекровью, деверем, но Алана не находили. У меня паника была, что я его не могу найти. Но подругу я встретила, и она мне говорит: «Мальчик твой у мужика в белой майке. Он, - говорит, - заносил его в школу.» Я стала так глазами искать мужчину в майке, думаю, может найду. В коридоре нас тоже еще какое-то время продержали, потому что узкие двери. Нас много людей было, инее так быстро проходили. Когда мы в спортзал вошли, уже там людей было много. И с Бетрозовым вот это тоже, мы уже были в спортзале, когда это случилось. Мне даже показалось, не то, что вот паника была, и они не могли успокоить людей. И он хотел, да, успокоить, он быстрее чем мы бежали, не могли. И он к нему как-то повернулся, чтоб сказать, что мол так и так. Как могут, так и бегут, и он его тогда застрелил. Он на него не то что накинулся, а просто объяснял, что, что вы делаете, дети как могут, так и бегут. И в этот момент он его застрелил. Ужас, какой страх был. Тогда мы поняли, что все настолько серьезно. И тогда Аланчик нас увидел, и нам разрешили. Ну, не то, что разрешили, передали нам его. И вот мы попали в центр, в середину спортзала. Минировать тоже, я думаю, что не сразу. Быстро все происходило. Когда минировать стали, какие-то у них катушки были, они прям бегали, быстро все это было. Наши дети им помогали. Но когда все уже произошло, но заминировали, родители вставали и говорили: «Я не нахожу своего мальчика.» И там разрешалось передавать. Спрашивали фамилию ребенка и разрешали пройти к матери, передать. И мы вот так в центре оказались.
— Дальше.
— Потом кто-то из боевиков вроде сказал, что в туалет и воду можно будет пить до 11. Я сама это слышала. «Потом, - говорит, - уже не просите. Никто никуда не пойдет.» Уже было темно, я свекрови говорю: «Вдруг больше не дадут.» И попыталась с Аланом пробраться. Там вот эта дорожка, что заминирована была, там как в ряд сидели мы на корточках, продвигились, и по одному запускали. И когда мы к двери подошли уже спортзала, откуда нас загнали, там я встретила свою соседку. Уже было темно. И у меня паника, я стала плакать, что с нами случиться. Она меня держит, говорит: «Успокойся, успокойся.» Алан стоит, и тут взрыв. Взрыв, что меня аж откинуло, а Алана даже осколком губу ранило. И он в крови, я испугалась. Я хорошо помню, что меня вот откинуло, и я прям по людям вышла, пока я туда добежала у Алана уже рот и губа в крови была. Ну, мы вытерли, там была незначительная царапина, успокоили, все. После этого у него был настолько страх выйти, что за взрыв был, не знаю. Но вот это было 1 числа до 11, примерно в это время. И такой взрыв, что прям жар волны, откинуло. Я не могу состояние свое передать. Вот взрыв такой был. Когда нас загнали, там такая духота была, невозможно было дышать. И мужиков когда подняли, я помню, Альберт Сидаков еще несколько парней, они выбивали окна. Окна были такие вот, пластиковые, квадратики такие в 3 ряда. И разрешали только верхние выбивать. Вот когда, как я сидела с правой стороны все их выбили. Но все равно сквозняка не было, духота была невозможная. И второй день, напротив с этой стороны тоже 2 клеточки пластиковые выбили. Я помню, что из-за этого там напряженная обстановка была. Боевики зашли, и между собой у них какой-то спор получился, кто выбил. И еще даже кричали, что это ваши, чтобы не стреляли, беспорядочно опять по потолку. И потом кого-то из мужиков подняли, это был не 11-классник, это был мужчина. И его под прицелом держали, и дали ему тряпку, и он завесил. Сделал все, слез. Ничего с ним не было. Куда он делся не знаю, но на тот момент никто его не застрелил. Он закрыл это, и все. Потом, второй день, когда ночью надежда была, что выпустят. Я вообще была уверена до обеда, вечером, что выпустят. Но уже до вечера, когда уже ничего не произошло, то один из боевиков, они 3 стояли прям по центру, где заминировано было. И он говорит, это его слова: «Мы пришли сюда или победить, или умереть. Не бойтесь, мы вас не убьем, никто никого не убьет. Но если ночью будет штурм, сами, - говорит, - спасайте своих детей, не вставайте, чтобы вы нам не мешали. У нас, - говорит, - оружие есть, чтобы отстреливаться. Но если закончится, мы все сюда зайдем, и все вместе взорвемся.» Он нам так говорил. «и, - говорит, - сами прячьте, спасайте своих детей. Накрывайте.» Но ночью ничего не было. В тот день правда слух прошел, я не знаю, боевик это сказал, или кто, но слух прошел, что детей дошкольного возраста будут выпускать. А у меня Алан, я его раньше времени отдала, еще была уверена, что он 100% уйдет, вот с грудными, с маленькими. Там много было, вот 3-4 года. И, думаю, скажу, что не школьник, и выпустят его. А потом уже как-то замяли это, уже никто больше ничего не говорил. И списки, правда, собирались. Каждый фамилию, имя говорил. И взрослые, и дети называли фамилии, списки составлялись. А потом, после ночи, днем, я не знаю, может они нас уже так пугали, или что, но у него была газета. Кучерявый, бородатый такой, высокий, он зашел, еще так замахал ее: «Вот, у нас газета, где написано, что вас 354 человека.» И эти слова: «Мы сейчас можем с остальными оставить 354 человека, а с остальными сделать все, что хотим. Потому что, - говорит, - вы никому не нужны. Ни вашему правительству, никому. Мы, - говорит, - не можем выйти на контакт, никто не поднимает трубки. Сказали, кто-то в отъезде. Никто никого не может найти.» И тогда я еще помню, кого-то из детей подняли, чтобы позвонили, на переговоры должен был с отцом, или с кем-то выйти. И во так дозвонились до кого-то.
— Дальше, на 3день что происходило?
— Третий день, утром, не знаю, утром, первая часть, зашли туда 2 боевиков и сказали, что им нужны повара. А вот у меня подруга сидела, она в Москве работала этим, я хотела, чтобы встала и вышла. Но мы настолько устали. И потом женщины какие-то поднялись, думаю, тоже попробую с ними пройти, хоть чуть-чуть пройдусь и Алана выведу. Но когда мы уже вышли он мне говорит: «Ты куда идешь?» Я говорю: «Сказали выйти поварам.» Он говорит: «Уже не надо.» И обратно нас загнали. Я надеялась еще, что он выпьет воду. И когда ему не разрешили, у него паника стала: «Воду, воду, воду.» И мы ему попытались дать мочу, от чего ему стало плохо. Я тогда попросила его в тренажерный зал. Там ближе туда, моя соседка сидела. И я ей говорю: «Может он там подышит.» Но он был уже никакой, я его на руках отнесла. Кто-то из боевиков мне показывает, что мол сиди. Какой-то знак у него такой был, и он мне показывает, на месте сиди. Я соседке говорю: «Пожалуйста, возьмите его туда. » И он мне тогда говорит: «Ребенка отдай, а сама уйди.» Я соседке оставила ребенка, а сама вернулась туда, ГД сидела. После этого буквально, но не знаю сколько прошло, вот тогда вот этот взрыв был. Взрыв, я потом только в прокуратуре узнала, что взрыв был в углу где-то. Я думала, что вот бомба над нами была, железная такая банка, она самодельная была, я думала вот она взорвалась. И мы легли, и жар страшный. И я еще так хорошо помню, я свекровь свою трогаю, целая или нет. Второй взрыв я тоже помню еще в спортзале.
— Как Вы освободились? Самостоятельно?
— Наверное, через окно. Но мальчик остался в школе, я его же передала.
— Понятно. Еще один вопрос тогда. В первый день мужчин из зала забирали?
— Забирали, да.
— Сколько человек? И для чего забирали?
— Забирали человек, не знаю, 15, может вот так. Их поставили и сказали, что они должны замуровать окна и двери. Они нужны, чтобы замуровывать.
— Сколько из них вернулись?
— Их человек 5 вернулось. Потому что их прям посадили возле нас. Это на второй день, или в тот же. И вот они были или избитые, или раненые. Потому что, про мужика, которого говорили, что глаз заплыл, я попробовала под голову ему детский пиджак засунуть. Я к нему повернулась, и спрашиваю, он остался живой. Потому что я его потом в больнице встретила, я его спрашиваю: «А где остальные мужики?» Он говорит: «Не знаю.» Но у него или страх был тоже в глазах, или. Я говорю: «А что с Вами было?» Он говорит: «По нам наши стреляют танками.» Я стала плакать, истерика у меня, свекрови говорю: «Нас сегодня убьют.» Она говорит: «О чем ты говоришь. Весь мир на ногах, никто нас не расстреляет.»
— Это в первый день?
— Да.
— А приход Аушева помните?
— Да. Он пришел, буквально на минуту, 2, и сказал только: «Вы меня узнали?». Мы ему захлопали, говорим: «Да.» Перед его приходом воду стали давать, чтобы мы тихо сидели. Ведра принесли, кубышки. Он посмотрел, развернулся, и ушел. Ну, я во всяком случае, больше ничего не слышала.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Один вопрос, уточняющий. Вы сказали, среди требований – освобождение заложников. Каких заложников Вы имели ввиду?
— Не знаю. Потом я знала, что 20 или сколько человек у нас задержали, и говорит вот их. А так я знала.
— Но это не заложники же.
— Не заложники, тюремщики, осужденные.
— То есть, лица, которые осуждены за преступление.
— Да.
— Понятно. Нет вопросов у меня.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Представители потерпевших.
Таймурах Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, вот до взрыва боевики стреляли? Куда стреляли?
— По потолку все время стреляли. Но все равно, там просто успокоить детей невозможно было.
— Запугивали детей.
— Запугивали, все время беспорядочно по потолку стреляли. Поднимали потом детей, и стояли, прицеливались к ним. Типа, если вы не заткнете своих ублюдков, мы их расстреляем. И поднимали маленьких ребят. Совсем мальчиков маленьких. И люди старались, но детей вообще невозможно было успокоить. Пытались, но все равно шум был. Но более менее, когда вот поднимали мужиков и детей на расстрел, тогда уже как-то более менее успокаивали.
— Вы говорили, Вы видели, что боевики заслонялись детьми.
— Дети сидели, на окна залазили и сидели, им разрешалось там сидеть.
— А по школе стреляли?
— Да.
— Когда, из чего?
— Из автоматов.
— Пули в зал залетали?
— На пластиковые окна, вот на них попадали. Там же даже следы оставались. Было такое.
— А такие, мощные выстрелы Вы не слышали?
— Вот первого, вот что. Вечером, когда я с Аланом выходила.
— А 3, по школе не слышали выстрелы?
— Нет. Вот когда взрывы начались, потом уже.
— Вы не поняли, где этот взрыв произошел?
— Я думала, цепочкой, что развешаны.
— Скажите пожалуйста, как Вы смотрите на смотрите на то, что боевики в нормальный день, 1 сентября, приехали и захватили людей? Так просто взяли, 1000 людей загнали в школу, что хотели, то делали. Как Вы это все оцениваете?
— Как сказать, у меня нет слов. Это ужасно, отвратительно, я не знаю. У меня нет слов. Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Индира, скажи пожалуйста. Ты сказала, что террорист сказал, что если не получится, то все вместе соберемся в спортзале и взорвемся. Вот 3 числа ты такое наблюдала, что террористы стали собираться в зал.
— Нет. Я наоборот видела новые лица, которые я до этого не видела. Обстановка была не такая, нет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Один вопрос. Скажите еще раз, Кулаева Вы видели в школе?
— Нет, не видела. Не помню. Может он в маске был. Но вот так, как сейчас, нет, не видела.
— Подсудимый, есть вопросы?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— Индира, Вы хотите его спросить?
— Нет.
— Присаживайтесь. Сабеев. Имя, отчество.
— Тамерлан Анатольевич.
— Число, месяц, год рождения.
— 18 декабря, 1971 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, братьев Торчиновых, 19.
— Место работы.
— Правобережное РОВД. Оперативный дежурный.
— Тамерлан Анатольевич, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Тамерлан Анатольевич, Кулаева ранее Вы видели?
— Нет.
— Что Вы знаете о захвате школы №1, как вы там оказались?
— 1 числа я должен был заступить на дежурство в селении Ольгинское. И по рации услышал о выстрелах, инспекторы ДПС вызывали кого-нибудь. Буквально через некоторое время потом уже истерические крики пошли, БТРы вызывали. Нам много не надо было. Это услышали, мы выдвинулись туда.
— Вы потерпевший?
— Да, я был ранен. Я подъехал к первой школе, занял позицию возле школы на крыше, мы наблюдали эту картину.
— В школе как Вы оказались?
— Я в школе не был.
— Третьего Вы ж ранены были.
— Третьего я получил ранение. Уже 3 числа был штурм. 2 с половиной часа мы смотрели об этом по телевизору и уже не выдержали. Пошли тоже туда, начали помогать вытаскивать всех оттуда. Помогали, прикрывали пожарников, со столовой людей выносили.
— Дальше.
— Что дальше? Помогали, чем могли.
— ранение Вы получили?
— Осколочное в голову.
— При каких обстоятельствах?
— При очередной перебежке, когда выносили заложников, возле столовой. В столовую мы заходили, вытаскивали людей, и вот тогда.
— С кем Вы были?
— Со мной постоянно был наш сотрудник, с нашего поселка. Вот 2 мы были с ним.
— Перестрелка в это время еще шла?
— Конечно. Мы прикрывали, снайпер на крыше был, мы пытались его сбить.
— Какие-либо у Вас были средства защиты?
— Разгрузка, средств защиты не было.
— Какое повреждение Вы получили?
— Осколочное в голову.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Представители потерпевших, есть вопросы?
Таймураз Чеджемов:
— Скажите, Вы выстрелы из танков слышали?
— Нет, я уже не был там.
— А когда были там?
— Выстрел из танков я не видел. Я вообще танки вдалеке только видел.
— Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Тамерлан Анатольевич, Вы говорите, что 2 часа наблюдали штурм.
— Да.
— Спортзал Вы видели, спортзал горел?
— Спортзал горел. Мы пожарников прикрывали, когда они его пытались тушить. Но воды было мало у них, очень мало. Мы их прикрывали, с крыши обстреливали. Ну, буквально несколько минут прикрывали. Но буквально несколько минут поливали, машину отогнали, вода быстро закончилась.
— А на протяжении этих 3 дней, Вы где находились?
— В Ольгинском. В поселковом отделе. Мы перекрывали границу. Непосредственная работа у меня в Ольгинском, я там должен был быть. Я был там только 1 и 3 на штурме.
— О 1 сентября расскажите.
— 1 числа, после того как прибыли спецподразделения, мы удалились на свой участок.
— До этого времени Вы не слышали, как стреляли в школе?
— Пулеметные выстрелы были постоянно.
— Больше ничего не было?
— Гранатометные разрывы, пулеметные, автоматные. Это было постоянно.
— А взрывы были?
— Гранаты. Танков я не слышал.
— С какой стороны стреляли?
— Со всех сторон буквально. Я был со всех сторон. И когда уже там никого не было. Я был и со стороны столовой. Мы шли, выносили людей по мере освобождения их, вместе со спецназовцами.
Юрий Ткаченко:
— Скажите пожалуйста, вот 1 числа во сколько Вы оказались около школы?
— Значит, по рации мы услышали, это район 15-20 минут десятого было. Вот эти вызовы, что в первой школе стреляют. У меня и дочка там тоже училась. Это уже впоследствии по дороге я созвонился с женой. Они успели убежать. В районе половины было. И уже постепенно, постепенно подобрались минут за 10, уже на крыше были. Вот как выставили детей.
— На крыше?
— На крыше, напротив спортзала. Там 2 кирпичных дома, в том районе.
— Вы сказали, когда появились спецподразделения, это когда было?
— Когда появились спецподразделения уже было достаточно людей, чтобы оцепить школу. Я увидел, что они выставили детей в окна. И там уже ни речь о штурме не может быть, ничего такого. На все про все на это ушло не больше часа, наверное. Час, может быть полтора. Где-то через полтора часа я уехал в Ольгинское. Там граница все таки, надо перекрывать, поднимать дополнительные силы.
— Спасибо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— В какие окна их, детей выставили?
— Коридора, в окна коридора. В окна коридора начали выставлять людей.
— 1 числа?
— 1 числа.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы еще?
— Нет
— Кулаев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— Скажите, Вы как работник милиции 3 сентября, когда начался штурм, кто Вами руководил вообще, вашими действиями? Подождите, тишину в зале!
— Ну, скажем так, было все хаотично. Там о руководстве разговоров было очень мало. Единственное что я отметил, это очень громадная работа ребят со спецназа. И все, как мы могли, мы им помогали.
— У Вас есть вопросы к подсудимому?
— У меня?
— Да.
— Нет.
— Присаживайтесь.
Голоса из зала:
— А можно еще один вопрос. Если бы начался штурм раньше, столько жертв бы не было?
— Домыслами заниматься не будем, возможно все. Скажем так, возможно все, но домыслами заниматься не будем. То, что я не знаю, я говорить не могу.
— А 7 школу не легче было захватить, чем 1?
— Практически захватить любую школу, это возможно.
— Легче какую школу было захватить.
— Чем руководствовались боевики, мне не известно. Может это была иих дерзость, что именно под носом милиции.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Салказанова. Имя, отчество.
— Салказанова Вера Урузхановна.
— Число, месяц, год рождения.
— 1 мая 1934 года.
— Место жительства.
— Беслан, Плиева, 4, кв. 5.
— Место работы.
— Пенсионерка.
— Вера Урузхановна Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Вера Урузхановна, посмотрете на подсудимого и скажите, Вы его видели раньше где-либо?
— Я его видела.
— Где Вы его видели?
— Видела я его около туалета.
— Какого числа это было?
— Это я видела, наверное на второй день. Первый день я его не видела. Второго числа, когда уже запрет был к воде подходить, тогда я его увидела. Там сидел, на столе, спустя ноги и предупреждал: "Не заходите."
— Вера Урузхановна, я поняла так, что Вы оказались в числе заложников в школе.
— С кем Вы туда пошли, и как получилось, что Вы оказались в числе заложников?
— Моя семья, живут через дорогу от меня. 1 числа они были на море, приехали неделю назад. И я чувствую, что мой ребенок должен пойти в школу. Почему-то от них никакого слуха нет. Я вышла в палисадник, в палисаднике вожусь. И вдруг заявляется моя сноха с детьми и с сестрой, и говорит: "Валера не захотел с нами идти в школу, ему на работу надо." Мой сын. "Вы нас не проводите в школу?" Говорю: "Провожу конечно." Зашла, руки вымыла и вышла. Через 10 минут мы уже зашли в класс.
— Значит, со снохой, да?
— Да, со снохой, с 2 детьми. Девочке было 4 с половиной года, мальчику было 7 лет, в первый класс пошел.
— Назовите сноху.
— Лариса Кантемирова-Салказанова, врач невропатолог республиканской больницы.
— И внуки, да?
— И внук Руслан Валерьевич, и внучка Рада Валерьевна.
— Сколько им лет?
— Мальчику 4 октября исполнилось 7 лет, а девочке 23 - 5 лет, мая.
— Вот с ними Вы пошли в школу, да?
— Да. С ними пришли в школу.
— К которому часу Вы пошли в школу?
— Мы пошли к 9 часам. Ну, минут 10 мы в дороге были. А кто сказал, что нужно к 9 идти?
— Ну, поскольку они в это время подошли, я считала, что нужно к 9 часам идти. Я точно не могла определить, когда идти. Когда они подошли, тогда и я пошла.
— Ну, пожалуйста, рассказывайте.
— Прошли по коридору. Мы не знали своего класса. И наш класс оказался самый дальний. Нам сказали 9 или 10. Мы зашли туда, там тоже нам места не было, потому что мы опоздали, пришли позже. Сели, там еще фотографировались, там фотоаппарат тоже был с нами. И вскоре заходит учительница этого класса и говорит: "Выходим. Оставляйте свои букеты здесь, на столе, а мы идем на линейку." Вышли на линейку. Мать пошла с сыном на линейку, где они стояли классом, она с ними прошла. А я с девочкой прошла туда, где музыкальный центр стоял. И когда я подошла туда с девочкой, то нас встречает Лидия Александровна. Я была и Татаркан Габулеевич, бывший директор, Сабанов. И мы сели. Лидия Александровна встречает так радушно и говорит: "Ой, как мне нужны такие почетные люди." Нам поставили скамеечки. Вот так присел он, рядом с ним я. И вдруг, слышу, взлетели шары. Я подумала, какая торжественная сегодня линейка, я не поняла в чем дело. А потом я вижу в черной форме с той стороны заходит мужчина, стреляет и кричит: "Аллах Акбар." Я думаю, наверное шутка. И с другой стороны такой же подошел. И я оказалась в кольце, я не знаю, куда мне идти. Я задом пошла с ребенком. И где котельная, присела с ребенком. И еще многие подсели, и группа нас образовалась. Вдруг, тот же самый, который с ружьем, подошел, и прямо прикладом: "Вставайте, идите!" А нам идти оставалось в спортзал, вот в этот угол они нас загнали. Пока окно разбивали, мы там стояли. Я ребенка уронила, я его поднять не могу, толпа давит на меня, ребенок под ногами. И этот парень, которого первого убили, это Бетрозов оказался. Он стоит рядом, и мне говорит: "Не переживай, я тебе его подниму." Он мне поднял ребенка, и сразу передал в окно. А потом ребенок там кричит, меня ищет, и он меня тоже поднял и передал в окно. Я оказалась в зале, в сторону тренажеров, туда ближе. От середины немного дальше. И когда мы пришли, мы потеряли свою маму с ребенком. Мы ее не могли найти, потому что она ушла видимо последней, и оказалась в зале, где вход, у стенки. Мы ее только нашли на второй день в 10 часов. И когда мы зашли, каждый интересуется в чем дело, что случилось. Естественно мы обращались к Лидии Александровне, к кому еще обратиться? И она вышла и объявила так: "Учителя начальных классов, вокруг, у кого есть дети, которых Вы знаете, составляйте список. Для доказательств." Я не знаю, для чего, но я так поняла, что мы ожидали, что вот этот возраст наверное отпустят. И поэтому требовали точные данные. Ну, естественно, учителя тоже не могли их пересчитать, потому что они по разным местам сидели. Тут даже родитель не мог своего ребенка найти. Они собрали, вот кого видят, того записывают. Потом этот список собрали, отдали Лидии Александровне. Она пошла наверх. И когда она пришла, она говорит: "Дети, послушайте, ведите себя нормально, чтобы они не были агрессивнее. Чтобы они на нас не кричали, будьте спокойны. Мы разберемся, что-нибудь придумаем." Мы ждали сколько, все равно требует народ, чтобы что-то сдвинулось с места. Она пошла, и она пришла в ужасе и говорит: "Вы знаете, вот сейчас я слышала информацию из Москвы, и они объявляют, что у нас в зале всего сидят 354 человека. Как это так? Они требуют, чтобы Зязикова, Дзасохова, Рошаля и Аслаханова, 4 человека. А я, - говорит, - звоню сейчас по всем телефонам, телефоны все заблокированы. Никуда не могу я дозвониться." И потом она говорит: "Мамсуров, интересно, знает о нас?" Пока разговоры туда-сюда, она заявила, что Ольга Викторовна, она видимо была завучем школы, и как нацменка, все таки русская, я так поняла, это мое мнение такое, и нескольких назвала. Потом, мать прокурора Фелиса Батагова, и дети Мамсурова. И видимо с ними тоже была Мамитова, я точно уже не помню. И они говорят: "Пойдемте, дозвонитесь до своих." Имели ввиду Мамсурова. Они прибежали, девочка, мальчик, это я видела. Они все вместе вышли, вот эта Фелиса тоже с ними вместе вышла, для авторитета что ли, или чтобы более менее состоялся разговор. И они возвращаются вот с таким, что они требуют вот такие требования. И требуют они немедленно выпустить этих людей, что задержаны здесь, в Осетии, где-то сидят вроде бы их люди. И чтобы немедленно вывели войска из Чечни. Я про себя так подумала, мы капля в море по сравнение со всем этим. Но если они такое требование выставили, это невозможно, это политический вопрос. Никто не пойдет на это, надо другие какие-то методы ожидать. Мы думали, и вот эти дети дозвонились только домой. Бабушка им говорит, что он все знает, прямо тут же полетел, тут же находится, ищет, чтобы чем-то помочь. После всего этого мы переночевали, девочка у меня на руках плачет, рыдает, то чего-то, то чего-то хочу. Наутро в 10 часов я попросила, чтобы мне дали возможность найти мать этого ребенка. Они мне разрешили. Я поднялась, они же не разрешали, голову барашкой, они вот так, не так вот, руки подними, а вот так, барашкой. И в эти момент я они стрельбу открывали такую оглушительную, что оглохли мы, и вообще, порой даже не слышали, что они от нас требуют. Я подошла к снохе, я вывела ребенка в туалет, и сразу отдала ребенка матери. Они с матерью остались в этот день, а я присела, вот где над нами кольца были, волейбольные, или не знаю какие, 2 кольца, с этого края, и с этого края. Они в 3 яруса протянули провода, и на какое-то расстояние, они вот такие, как бомбочки, вот это, они так называли, бомбочки, скотчем заворачивали, и прямо до самого конца. Так, 3 яруса. Я думаю, но что это будет. А детонатор, называется или как, это было рядом с нами. Вот на кнопке, который сидел. И вот они сидят на кнопках. Когда меня очередной раз не выпустили в туалет, я пописала на корточках, и я ему говорю: "Ну вы скажите, вы же люди, мы же тоже люди. " А о мне говорит: "Если ваш спецназ возьмется за нас, то здесь будет море крови. А у нас, - говорит, оружия хватает на целую неделю. Мы будем отбиваться до последнего патрона, мы так не сдадимся. А если так получится, когда будет штурм спецназа, тогда будет вот такое." Ну, я уже поставила крест, думаю, умирать, так умирать, что теперь делать. Своих подготавливала. Если что-то почувствуете, что дело идет к худшему, ложитесь на пол и голову держите. Прикрой детей своих телом на полу. Чтобы не случилось, сохрани детей. Мать взяла, и села рядом со мной. А я присела к окошку, вот где сидят обычно болельщики, там скамеечка узенькая, там присела. Она когда меня увидела, что я там присела, говорит: "Я тоже с тобой." Она уже ее поила мочой. У нее сохранились деньги, она каждый раз давала 10 рублей ребенку, чтобы она оправилась кружку, чтобы потом напоить их. Сколько она могла. Потом у нее рвота началась, она не стала ей давать. И то, что они оправятся, она потом тело натирала, чтобы через тело получали они. И они сели около меня. А у меня рука уже не поднималась, и мальчик говорит: "Я сейчас попрошу, чтобы ее пропустили, чтобы хоть подышать было." Она тут же встала и пошла туда, и на мгновение я как-то задремала, или даже голову не смогла поднять, и не вижу своих детей. Думаю, где же она делась. И вот думаю, я посмотрю сейчас. Вот так встала, вот так повернулась к ним, нога на весу одна, а другая вот так. Я пока так смотрела, мое место кто-то занял, на мою ногу я не могла встать, И в этот момент была тишина. Я не скажу, что где-то стрельба была, или что-то. Стрельба была постоянно, хаотично. Но в этот момент никакой стрельбы не слышно было. И у них была абсолютная тишина. Не было у них не разговоров, каждый на своем посту. И в этот момент меня вот так волна взяла, ударила. Мне показалось, голову я потеряла. И я увидела, как сразу сюда влетел осколок. И я еще сообразила это вот так взять, и меня повалило вдоль этого сиденья. Я не помню ничего. Какое-то время я находилась в этом, а потом стала в себя приходить, и я слышу, что вертолеты уже летают, наверное нас спасут. Но встать я не могла, потому что подо мной ребенок был. И дыхания нет. И придумала, думаю, дай я сделаю массаж животом, чтобы ребенку хоть откуда-то воздуха, чтобы она не задохнулась. И в момент какой-то долго еще этим занималась, а потом какое-то затишье, никакого шороха даже нет. Может я глухая была. И меня кто-то тянет за юбку, и кто-то меня поднял. Но кто, я по сегодняшний день не знаю. Я встала вот так, и еле стою, стенки так коснулась, вот так. И я первым долгом посмотрела свою семью. Вот так сделала, и как только так сделала на меня направили автомат. И вот так посмотрела, у моей девочки отлетела рука и череп, а стопу раздробило полностью, вот в таком положении. Мне было все равно, что со мной случиться. А вот про мальчика ничего не могу слышать, потому что я думаю, раз они погибли, и мальчик погиб. Я встала, вот так вышла, под ногами вот Татаркан Габулеевич, около этого, он уже был мертвый. Но я ни с кем заговорить не могла, потому что сама была почти такая же. Дошла до коридора. И мне, я говорю: "Ну что мне теперь делать?" Он мне говорит, вот с этой стороны сидел он, Ходов, вот что с перевязанной рукой, а рядом другой. И он мне говорит по-осетински: "Иди в коридор, тебе там скажут, куда идти." Естественно я без мыслей пошла туда. Коридор прошла. Стала доходить до конца коридора, думаю, что он так ласково меня посылает, в чем же дело? А там сидят эти самые бандиты по всему коридору, и мне говорят: "Иди туда." Я иду, я говорю что это такое? это столовая. В столовой сплошной, вот сидят на полу, битые, перебитые, которые смогли выйти из зала вот в таком состоянии, в крови. Зашла в кухню. В кухне сидят тоже, которые со мной были в спортзале. Но все были вот в таком состоянии. И вот Калоева, учительница, или воспитательница она. И они сидят, дети в куб залезли, там вода, прятались, вода выливалась через верх, и они оттуда брали воду, пили. Дети, которые могли, и сразу начали вырывать. Я думаю, наверное все таки отравленная вода, почему то так. Думаю, куда прятаться? Печка вот такого размера, как вот эта. И у нее боковых не было. У нее было только вот так. Я залезла в эту печку. Через некоторое время рядом со мной легла, как я впоследствии узнала, молодая женщина Хумаллагова Мадина. У нее была рана под лопаткой. При каждом дыхании она на меня плевала кровь. И еще залезла одна женщина, в крови была тоже, с ребенком. Но я не видела. И через какое-то время оглянулась. Сидит Цаголов, так голый, и между 2 окнами. Вот именно где мы были, в кухне. И он кричит: "Давайте, дети, хором кричать, чтобы в нас не стреляли." И дети послушались, на самом деле кричат. "Люди добрые, помогите нам. Мы жить хотим! Мы не хотим умирать! Ради Аллаха, ради Святого Духа, ради всего. Помогите нам, мы не хотим умирать!" Но никто не отвечает. Потом стрельба началась. И стрельба идет, прямо вот так, по голове, вижу, что искры летят. Прижалась, там момент какой-то затишье. И вот опять Цаголов говорит: "Наверное не знают, что здесь еще мы живые есть. Давайте, у кого есть красная кофта?" Там рядом которая, женщина лежала, она с себя сняла майку, и вот так ее выкинули. Снизу я смотрю, повисла на гвоздике. Минут 10 прошло, к нам нет доступа, больше прошло, нет. Потом он кричит: "У кого белая майка, давайте!" Опять кто-то выбросил белую майку, и опять так же повисла, это было вообще интересно. И минут через 20 заскочил омоновец, короче наш. Я выглянула, в углу стал на этой печке. И то ли пулемет, оружие вот. Я говорю: "Вы наш?" Он говорит: "Да" "Тогда стреляйте, - я говорю, у порога вот сидят 2 вооруженные, которые по нам стреляли." И он тут же начал, долгое время, как они стреляли, так и он стрелял. И потом какое-то затишье. Я думала, я сейчас вылезу в окно, уже выбили сетку, я думаю, вылезу. Хотела подняться, мне сюда осколок залетел, хаотичный который, снаружи стреляли. Это не внутренний был. Я обратно прилегла. Потом какое-то затишье, я встала, голову подняла к окошку. И меня вот так вытащили. И когда меня вытащили с этого окна, пули летели вот так. Кто это стрелял, я считаю, что это не из зала было, это было снаружи. Говорили, снайперы стреляли. Я без понятия, что это могло быть. И когда меня потащили, рядом дом Кадиевых, и затащили в хлев. Там все убитые, полу убитые, всех туда таскали. Я там пробыла, а потом меня вытащили и повезли в больницу бесланскую. Я в память то приходила, то уходила. Потом я оказалась в республиканской больнице, электроцинковской. Потом меня забрали обратно. На вторые сутки у меня приступ такой, что я потеряла сознание, не могу в себя прийти. И меня обратно погрузили, увезли. А потом отправили в Москву. Полтора месяца там и пролежала. Потом приехала.
— Скажите пожалуйста, Сколько Вы примерно видели террористов?
— Я примерно, я около них сидела, где детонатор. Они через час менялись, и когда они заходили, каждого фиксировала. Так, смотрела. И вот они, первый ногу подставит на пульт, и когда они устойчиво становятся на этот пульт, тогда уже переставляют другую ногу. Потом под конец, они стали присаживаться. Не знаю, то ли они устали от всего этого, то ли нет. Первый день, вот этих шахидок было 2.
— Это женщины?
— Женщины, 2 женщины. У них были, как монашки...
— А мужчин примерно сколько?
— Примерно, я каждый раз насчитывала 12 человек, которые в зале находились. Каждый раз, я иногда кого-то теряла. Ищу, ищу, думаю, где-то еще сидит. И ровно 10-12 обязательно были.
— А женщин Вы видели в какой день?
— В первый же день.
— А во второй день?
— В этот же день их взорвали.
— А откуда Вам известно, что их взорвали.
— Когда в первый день пошел сильный ливень, гром гремел вовсю. И вдруг такой сильный гром. Я говорю, что это такое. Он говорит: "Это ваши танки хотят вас освободить." Мы на этом успокоились. Думали, это на самом деле так. А практически, 2 шахидки якобы, которые там были, еще в коридоре тогда слышали краем уха, что они между собой что-то не поладили, они взорвались. И на второй день, когда я выходила с ребенком, то в туалет не пускали, а в какой-то зал меня отправили, в класс какой-то. А в этом классе, вижу, там покойники.
— Вера Урусхановна, в Вашем присутствии мужчин выводили из зала?
— Конечно.
— Сколько раз выводили мужчин из зала?
— Раза 2 выводили.
— Большие группы?
— Первый раз большую группу выели, человек 20.
— Куда их выводили?
— Их вывели в коридор. А в коридоре дальше что было, мне это неизвестно.
— А обратно заходили эти люди?
— Обратно зашли позже, перед вечером. И те, которые зашли, они были замусоленные, как будто они об стенки обтирались, или что-то.
— 20 человек вывели, и 20 зашли?
— Нет, человек 5 зашло, скорее всего. И они там говорили так: "Мы их выводим, чтобы они там баррикады делали на всех окнах."
— А остальные, кто не зашел, Вам известна их судьба?
— Мне их судьба не известна, поскольку я потом выходила, я их видела. Они в коридору сидели на коленях, вот так руки назад, и смотрели вперед. Тоже краем глаза видела.
— Скажите, какое Вы оружие видели у террористов?
— У них и автоматы были, и пулеметы, как их назвать. И гранатометы были. Но они были вооружены до такой степени. У них были бронежилеты, граната здесь, здесь граната, здесь граната. И еще какие-то острые, как штыки, к ружью пристраивается. И он их вытаскивали там, когда они сидели, они ими занимались, дабы их привести в порядок. А стреляли хаотично, безобразно, по каждому поводу и без повода.
— В зале стреляли, да?
— В зале стреляли прямо над нами. Но люди наверное более опытные были. Кто-то уши придерживал, а я ничего, я слух потеряла, я сейчас глухая почти.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, когда Вы увидели террориста, Вы где находились?
— Первый раз когда увидела?
— Да, когда боевик появился.
— Первый раз я его увидела около музыкального центра, с ребенком. И рядом со мной вот бывший директор этой школы.
— Далеко от спортзала?
— Ну, конечно. Это находилось во дворе, а спортзал за нами, а мы сидели туда дальше. Много людей было?
— Естественно. Пройти практически к центральному входу было невозможно. Нас по этому поводу через окно передали.
— Вы не можете уточнить насчет взрыва, не помните?
— Какой взрыв? Вот этот взрыв был абсолютно на моих глазах, можно сказать, произошел. Я встала, вот так нога на весу, вот так присмотрелась, между нами 2 метра.
— А что было после взрыва?
— После взрыва, когда я встала, меня подняли, второй взрыв был, когда я была заложена. Я уже слышала, но я слышала, они не так летели. По моему мнению, как я их чувствовала, они летят вот так, горизонтально. Второй взрыв уже слышала, когда была заложником. А это не видела. И вот, когда я встала, весь пол был засыпан народом. И никто не шевелится, а которые шевелятся, тут же направляют автомат боевики.
— А пожар был там?
— Был. Послушайте, это было, когда меня подняли. Повернулась, думаю, как обстоит обстановка, если стреляли, то должны быть какие-то изменения. И я вот так смотрю, и в дальнем конце, на потолке вот так 2 пламени захватывают друг друга. Это было примерно только на таком расстоянии, оно еще сюда не пошло. Я уже тогда из зала вышла. И на второй день, вот этот Полковник, появились совершенно новые люди.
— Пламя было на третий день?
— Да, конечно на 3 день.
— А от чего это пламя могло появиться?
— Я не знаю. У меня такое мнение, что на второй день, когда копали, вот именно около нас копали, пол пробивали, то моя сноха там сидела с детьми. Я говорю: "Смотрите, чтобы на ноги не наступили, давайте отойдем." А он такой добрый, ласковы: "Нет, нет, нет. Ничего. Вы не мешаете." Через нашу голову переходили вот туда. И он говорит, начали пробивать, а они не пробиваются. Мы заинтересовались, в чем же дело, что они здесь делают. Кто-то говорит, что туалет нам делают. Я говорю, Боже мой, итак, запах, невозможно дышать. Как они туалет здесь делают. Когда уже торопили, вышел один большой, и вот так руку засунул туда, вниз. И вот так вот сделал, и он говорит, ничего нет, кроме асфальта. А потом они встали, ушли. И следом за ними понесли бидон с бензином, пластмассовый, розовый бидон вот такой. Понесли на тот край. Что с ним было, я не могу сказать.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Скажите пожалуйста, по Вашему мнению, сколько было человек там.
— По-моему, когда мы зашли в зал, в зал еще не зашли, захода не было нашим людям. А люди были уже там, в коридоре. Нас они уже там встречали. И нас направляли: "Идите вот туда, в зал." То, что я говорила, там 12 человек, это не все. Они обновлялись каждый раз. И вот они носили, вот сюда вставляли какой-то аппарат, и куда-то вот так, вот так, вот так, ходят и передают. Телевизор был...
— Вы можете сказать, сколько их было?
— Я могу сказать. Не меньше 50, если не больше. Потому что обновлялись каждый раз.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Все ясно.
— Скажите пожалуйста, вы помните, как произошел первый взрыв, вы не помните, буквально секунды, шипение и вот такое чувство, что что-то залетело.
— Залетело, я не могу подтвердить.
— А шипение?
— Шипение тоже не могу подтвердить. Я ж тебе говорю, я встала, в таком положении, и тут же меня свалило. Волна была, что было, не знаю. Но если бы что-то, со стороны боевиков это не было, это было с наших что-то.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У Кулаева есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет
— У Вас есть к Кулаеву вопросы?
— Я не хочу его даже видеть и слышать. Даже если задам вопрос, мне его слова абсолютно безразличны.
— Спасибо, присаживайтесь.
— Спасибо и Вам.
— Хадарцев. Фамилия, имя, отчество.
— Хадарцев Георгий Таймуразович.
— Число, месяц, год рождения.
— 1970, 3 сентября.
— Место жительства.
— Город Беслан, Первомайская, 106.
— Место работы.
— Не работаю.
— Георгий Таймуразович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, в соответствии со статьями 307, 308 УПК РФ. Пожалуйста, распишитесь у секретаря.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Георгий Таймуразович, Вам доводилось где-либо встречаться с Кулаевым?
— Нет.
— Расскажите, что Вам известно. Вы в заложниках не находились?
— Нет.
— А что Вам известно по делу?
— Утром я ехал на работу.
— Вы недалеко от школы живете?
— Да, через улицу.
— На какой улице Вы живете?
— Первомайская, 106.
та:
— Он назвал эту улицу.
мс:
— Пожалуйста.
— Там мимо проезжал по Коминтерна, и школу видно оттуда. Там "66" стоял и "семерка". Семерка чуть сзади стояла. Обе затонированы были. Поехал на работу. Где-то минут с 9 до пол 10 вернулся домой. К дому подъехал, начались выстрелы. Я побежал к школе. Стоял на Коминтерна, там дом Дзгоевых, возле этого дома стоял. На пороге бородатый стоял, темный такой.
— На пороге чего?
— На пороге школы. Не светлый он был, типа араб, не негр тоже. Внутри 2 шахидки ходили, в черном все. Эти оба были в камуфляже. Я перебежал на другую сторону, напротив школы встал. Вот откуда выкидывали людей, прям напротив этого окна. Там прицеп был возле спорткомплекса, Хаблиевы там живут. Как только начали выкидывать, пока взрыв произошел, окна вылетели первого этажа. И после этого начали выкидывать. Когда 4 выкинули, тогда в меня снайпер попал. Больше я ничего не знаю.
— В какой день Вы наблюдали?
— 1 числа.
— Выкидывали что, трупы?
— Да.
— С какого этажа школы?
— Со второго, русский кабинет был, я там учился, в этом кабинете.
— Примерно во сколько часов вы это видели?
— С 3 до пол 4. Потому что в 3 я еще позвонил жене.
— Сколько, Вы наблюдали, трупов выбросили?
— 4.
— А видно было, кто выбрасывал?
— Я в оптику смотрел.
— Кто выбрасывал?
— Этого видно не было.
— А кем Вы были ранены?
— Снайпером скорее всего. Потому что я в армии служил, там, где я сидел, там тяжело просто с автомата попасть. Это был снайпер. Потому что может он меня скорее всего тоже за снайпера принял, я под прицепом сидел. И оптика в руках была. Может, он подумал, что я снайпер. И в один момент, я переложил в левую руку оптику, заплакал я. И слезу с правого глаза вытираю, в этот момент, видимо это ему и помешало, то, что я слезу вытирал, и в этот момент он в голову.
— Куда Вы были ранены?
— В голову.
— В больнице находились?
— Да, месяц.
— Когда Вы поняли, что случилось там, в школе?
— Где-то с 9 до пол 10.
— Но Вам кто-то сказал?
— Нет, я слышал. Я ж говорю, услышал выстрелы.
— Кто-то еще из соседей говорит: "Может это салют?" Я говорю: "Из пулеметов салют не может быть."
— Нет вопросов.
— В тот день ни одного гаишника, усиления никакого не было, во-первых.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Расстояние какое было от Вас до школы?
— Я не знаю.
— Ну, грубо?
— Метров 400. Там железная дорога, асфальт и вот, 400, 500 даже не будет, может и 400 не будет.
Таймураз Чеджемов:
— Вы ничего не можете сказать, что внутри происходило?
— Нет.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
Потерпевший:
— В смысле, я 3, когда в больнице лежал, то, что танк стрелял, это было. Я сам танкист бесланский. Меня 9 увезли отсюда. Я сознание не терял даже в больнице, я был в нормальном состоянии.
Таймураз Чеджемов:
— И Вы слышали выстрелы танка?
— Я все слышал. Да, это было 3.
— А во сколько это было?
— Я не знаю, было уже темно.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Как Вы считаете, около школы 1 сентября не было гаишников?
— Не было. В Беслане вообще, ни возле школы, ни на переезде, нигде гаишников не было.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Он это уже сказал.
— Ни милиции, ни гаишников. Я думал, "66", это просто наверное охрана приехала. Потому что военный "66" был.
— У адвоката есть вопросы?
— Нет.
— У Кулаева?
— Нет.
— Скажите, у Вас в школе кто-нибудь находился?
— Дочка.
— Где она сейчас?
— Сейчас в санатории лечится.
— Она получила какие-нибудь повреждения? Она одна была в школе?
— Ну, с матерью. Мы разведенные с ней, с матерью. Но она фамилию мою носит, дочка.
— Супруга Ваша?
— Ну, мы разведенные.
— Бывшая.
— Бывшая, да.
— Ну, что с ней?
— Ну, она тоже чуть-чуть обгоревшая. Вроде таких серьезных...
— Но живы обе?
— Живая, да. Дочка и жена.
— Так, Хадарцев, у Вас есть вопросы?
— К нему вообще нет.
— Присаживайтесь. Перерыв. Пол часа перерыв.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Прошу садиться. Продолжим допрос потерпевших. Хадарцев, нет. Урманов. Имя, отчество.
— Сергей Владимирович.
— Число, месяц, год рождения.
— 21 сентября, 69 года рождения.
— Место жительства.
— Беслан, ул. Октябрьская, 36, кв. 43.
— Микрофон поднимите выше чуть-чуть. Место работы.
— Сейчас временно не работаю. Работал главным энергетиком ЗАО "Возрождение"
— Сергей Владимирович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, в соответствии со статьями 307, 308 УПК РФ. Пожалуйста, распишитесь у секретаря.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Сергей Владимирович, Вам доводилось где-либо раньше видеть Кулаева?
— Да.
— Расскажите, при каких обстоятельствах Вы виделись с Кулаевым.
— Нас вели очередной раз баррикадировать окна.
— Вначале расскажите...
— Сначала начну.
Голоса из зала:
— Одно и тоже уже слышать сил нет.
— Я дочку в школу повел, в первый класс.
— Когда, какого числа.
— 1 сентября.
— Какого года?
— 2004. И, как всем известно, захватили нас в заложники. Мне не здоровится просто. Перед началом линейки я стоял около входа в школу, "66" стоял около ступеней. Я облокотившись на него фотографировал выход дочкиного класса. И в этот момент начался захват. Началась стрельба, появились люди в масках. Со стороны железной дороги бежала часть боевиков, из машины выпрыгивали боевики, с этого "66". Меня сразу загнал в школу. Я пробежал пол коридора. А с окон женщин и детей загнали внутрь. Я стал ломать окна и вытаскивать детей и женщин. За мной боевик, начал стрелять под ноги. Я окна ломаю по очереди, вытаскиваю кого могу. И в этот момент, по ногам. Потом я побежал до конца коридора. Навстречу мне уже боевики шли. Я еще помню, в последних окнах, уже не доходя немного до столовой, вытащил еще женщину с ребенком из окна, с той стороны. Видимо они пытались убежать, их гнали со стороны задней части школы. Потом часть заложников, где-то человек может быть 10, нас загнали в класс трудов, в здании школы. Где-то мы наверное час там просидели. Забрали все мобильные телефоны у нас, и все. После этого нас перегнали в спортзал, где сразу отделили мужчин. Перед этим убили вот этого человека, я его фамилию не знал, рядом со мной его убили, в затылок несколько выстрелов сделали. Он упал рядом со мной. Я в суете потерял дочку. С женой был. Я стоял, смотрел, в зале искал ее. И этот человек тоже стоял, пытался как-то успокоить. Я помню, в этот момент ему в затылок несколько выстрелов сделали, и он упал. После этого я присел тоже. Он на меня развернулся. Потом нас вывели, поставили перед окнами. Перед каждым окном стоял мужчина, то есть в качестве барьера, или как сказать. Потом нас заставляли баррикадировать все окна, все двери, входы. Снимать доски с класса, заваливать окна. Потом нас, когда мы закончили это все делать, нас поставили около кабинета географии бывшего, я тоже учился в этой школе. Нас поставили в 2 шеренги на колени. Там были 2 шахидки. Нам сказали, что мы должны погибнуть, и шахидки взорвались. Я очнулся от того, что кто-то стонет сильно. Сам я тоже почти ничего не слышал. Но стон, крик был сильный. Я поднялся, вокруг лежали мужчины изуродованные. Рядом со мной вот Дзарасов Казбек живой остался, Батраз сидел еще со мной, Мурат. Мы около стены потом сидели. Потом нас заставили снять одну из дверей класса. И на этой двери, как на носилках, носили мы на второй этаж, те, кто остался жив, носили тех, кто погиб, и кто был ранен сильно. После этого, когда мы всех перенесли туда, нас опять завели в спортзал. И периодические выводили, заводили. То есть, как раб силу нас использовали. В один момент, когда мы отработали, как я называю, отработали, имеется ввиду, сделали то, что нам приказали. Я помню, Сергей был, парень, со мной, я и еще мужчина пожилой был. И нас около столовой поставили к стенке. И кто нас вел, как я понимаю, вот этот вот человек. Я сейчас его рассмотрел хорошо, по телевизору не так. Они 2 стали, передернули затворы, и стояли мы в ожидании пули в затылок. Потом у пожилого человека не выдержали нервы, он начал плакать и говорить, что у меня там дети, и так далее. Они посмеялись и прострелили ему руку. А нас один использовал. Во время взрывов был я в спортзале. Меня завели в очередной раз. Я себя плохо чувствовал и присел. Я вот тогда первый раз к семье смог подойти. В зале какая-то суета была, вообще, что сейчас что-то произойдет. Такое было ощущение. Люди вставали, кричали, что-то ходили, какая-то суета.
— Это 1 числа было?
— Это было 3 числа уже. Перед взрывом. И я вот тогда смог к своей семье подойти. С ними обмолвились, я говорю: "Быстрее бы все закончилось." И жена, Рита говорит: "Да, быстрее бы взорвали или освободили, или что-нибудь уже сделали." И сразу же после этих слов произошел взрыв. Риту сразу убило.
— Это кто?
— Жена. Дочка лежала со мной. Я прилег в тот момент. Я оценил ситуацию. Увидел 2 трупа женщин, как бы треугольником лежащих, дочку закинул туда, сам сверху упал. Произошел второй взрыв. После второго взрыва загорелся дальний угол спортзала. Потом произошел 3 взрыв. Боевики ходили, добивали, по спортзалу.
— Людей?
— Людей, да, кто вставал. Они говорили, чтоб шли в столовую, всех тянула. До меня буквально немного не дошли. Опять произошел взрыв, то есть я ретировался, ушел, немного до нас не дошел. Я тогда Заринке говорю, дочке: "Ты лежи, не шевелись." Я лежал сверху нее, ощущение, конечно, по моему виду не скажешь, что живой, я весь в крови был. Я похож был на труп. После этого прошло какое-то время, стрельба сильнейшая, взрывы и так далее. И со стороны прохода, со стороны раздевалок я услышал по-осетински: "Сюда идите!" Я думал, что это с той стороны, потому что здесь сидели боевики. Один около дверей, а другой в малом спортзале, туда сюда бегал. И повторна, когда третий раз позвали по-осетински, я тогда встал, дочку взял на руки и, естественно картина ужасная была. Мне пришлось по трупам, по полу живым людям идти к тем дверям. Туда я вышел, там были Ходов и еще 2 боевиков. Нас перегнали в столовую. В столовой много людей было. И боевиков сидело человек 15. Они заставляли женщин брать детей и ставить их на подоконники, чтобы не стреляли. Я лично видел, что пару женщин попытались это сделать, но они сразу были скошены. Я не знаю, со стороны, отсюда или снаружи стреляли, я не знаю. Но они упали. Потом залетел какой-то снаряд. Он весь горел, крутился и дымил. И он упал на мою дочку как раз. Я на дочке лежал, но он между стеной и дочкой. И после этого обожгло сильно ее. Я встал в полный рост, стал пытаться, я ее вещами засыпал, чтобы осколками ее не этот, не повредило ей. Вещи эти загорелись. Я стал все раскидывать. И в этот момент меня ранило в позвоночник. Я упал и стал кататься от боли. И потом на меня еще упали трупы. То есть, я оказался под трупами.
— Как Вам удалось выбраться?
— Меня, я практически ничего не слышал. Единственное, где-то далеко я услышал еще крик: "Здесь кто-то есть еще живой?" И я руку вытащил сквозь трупы, поднял. И меня оттуда вытянул, с нашего отдела Кибизов, майор Кибизов. Он меня за руки выкинул в окно. Там солдаты были, я не знаю, срочники вроде. Со щитами я спецназа не видел просто. То есть, я терял сознание, приходил в себя. И меня он выдал в окно. Меня сразу на носилки. Занесли за угол, и сразу стали меня избивать. Говорят, что ты боевик. Избивали так, что подо мной носилки порвались. Потом отвезли в больницу. Потом они опять приехали, начали пытать там, в больнице. Кое как им объяснили, что я свой. И тогда уже все это закончилось. Вот и все, что еще.
— Дочь спаслась Ваша?
— Нет, погибла. Сестра там была еще с 2 племянницами и брата жена была там, живая осталась. Брата дочка тоже погибла. Все 6 человек.
— А сестра?
— Погибла.
— У нас 6 человек в семье погибло.
— Сестра с детьми погибла?
— Да, погибла. И брата дочь погибла.
— Скажите пожалуйста, вот такие вопросы к Вам будут. Вы сказали, что Вы забежали в школу. Вы бежали по коридору?
— Да.
— В сторону спортивного зала, или в противоположную сторону?
— А там один коридор. Не добегая до спортзала, там есть ряд окон первого этажа.
— Вы бежали куда, в сторону спортивного зала?
— Да. Со стороны столовой уже шли боевики. Я пока здесь окна ломал.
— Это в противоположной стороне? вот, спортивный зал.
— Да, уже были там они.
— Вы говорите, что были 2 шахидки и они взорвались. От чего взорвались эти шахидки?
— На них пояса были.
— Но они сами взорвались, или их кто-то взорвал.
— Был какой-то конфликт, их завели в класс. Сначала на пороге они говорили, потом их завели в класс, Кто-то из боевиков зашел с ними. Потом он вышел, и затишье. То есть, я так понял, боевики знали, что сейчас взорвется. Один боевик был ранен, впоследствии он умер. Стонал, вот от его стонов я и очнулся вообще после этого взрыва.
— Скажите пожалуйста, а Кулаева Вы где видели?
— Возле столовой он сидел.
— Что он делал?
— Там по всей школе сидели боевики.
— Но Кулаев что конкретно делал?
— Он постоянно там сидел. Вот возле столовой, там класс есть.
— Оружие было у него?
— Было.
— Какое оружие Вы видели?
— Автомат.
— А какая форма одежды была у него?
— Насколько я помню, темная майка и камуфляжные штаны.
— Скажите пожалуйста, а Вы видели, чтобы он сидел среди заложников?
— Нет. Беслан маленький город. Мы внешне друг друга хотя бы знаем все.
— Об обстоятельствах его задержания что Вам известно?
— Ничего.
— Понятно, нет вопросов у меня.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— У Кулаева, Вы говорили, был автомат. Он из него стрелял? Производил вообще какие-либо активные действия?
— При мне он не стрелял. Но когда нас поставили расстреливать, он стоял рядом. То есть, он не стрелял, передернул, и стоял. Я же говорю, что мы стояли и ждали, когда.
— То есть, имитировали расстрел, да?
— Да.
— Кулаев был среди этих?
— Был, да.
— Говорили, что когда подошли к школе, то там стояла машина ГАЗ-66. Вот по времени, сколько она стояла?
— Мы пришли в школу, около школы же жили, да и живем вообще-то, где-то без 10 девять. Мы пришли, машина уже стояла во дворе школьном. Где-то так.
— И Вы присели на бампер.
— Да.
— Сколько она стояла еще?
— Я еще стоял с Казиком и с Батиком разговаривал. Мы давно не виделись. С Казиком мы одноклассники. Потом еще Цаллагов Тимур был. Он отдавал своего сына вместе с моей дочкой в первый класс. Мы еще смеялись, что опять одноклассники. Он погиб.
— По времени, сколько?
— Минут 10 мы общались.
— Когда Вы сидели на бампере, тогда стали боевики оттуда выскакивать?
— Да.
— Какой-нибудь сигнал был перед тем, как они выскочили из машины.
— Как шары летели, я видел. Вот сегодня женщина говорила, да, было такое. Да, торжественность была, первый раз в первый класс. Я вообще очень переживал. Я практически ночь не спал перед этим. Волнение было за дочь, что в школу идет. Один ребенок был в семье, любимый.
— Сколько Вы там сами наблюдали, по количеству, боевиков?
— Я думаю, человек 50 было. На первом этаже человек 30 было. И второй этаж, тоже боевики были. Нас загнали.
— И еще один вопрос. Вот Вы говорили, что после второго взрыва, когда боевики стали загонять людей в столовую, они их добивали. Вот кого добивали и каким образом?
— Я так понял, что тех, кто не соглашался вставать и идти в столовую.
— Они их отстреливали?
— Не отстреливали, а просто добивали, я же сказал. Раненые, он говорит: "Я не могу", а он этот. Я это лично видел.
— Брата Кулаева не видели? Безрукий он был.
— Нет, не припомню. Может я видел, но не помню.
— А от чего произошел первый взрыв?
— Не знаю. Взрыв был, но не знаю.
— Но он внутри был?
— Я не знаю. Не могу сказать.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Вот Вы 2 числа находились где в это время?
— Нас осталось мало, мужчин. И нас постоянно использовали, как раб силу.
— Но в зале Вы были?
— Меня периодически приводили в зал, я сидел, потом обратно уводили.
— Вы можете сказать, о требованиях боевиков, переговорах.
— Требования, когда они сказали, что вывод войск из Чечни, я понял, что не реально это. То есть практически нереальные. И Дзасохова и всех остальных, я лично думаю, что расстреляли бы.
— Но требовали?
— Да, они требовали, чтобы пришли Зязиков, Рошаль, Дзасохов и Аслаханов. Это тоже было одно из требований.
— А вот телевизор Вы видели, когда приносили?
— Я знаю, что у них, у одного, было радио маленькое. И он говорил, лично нам, мужчинам, что такая информация по радио прошла, что нас 350 человек. Но и в спортзале они говорили то же самое. Я телевизор не видел.
— Они сказали?
— Да, о том, что количество занижено многократно.
— И как они на это реагировали?
— Они сильно злились. И сказали, что доведут количество до 350, чтобы соответствовала информация. Так они говорили.
— Скажите пожалуйста, сколько взрывов Вы наблюдали?
— 3.
— В зале?
— Да.
— Вы можете сказать, вот выстрел с какого-то пулемета произошел в самом зале, или может быть залетело что-то, сверху упало?
— Ну, судя по второму взрыву, я могу сказать, что был из вне. Потому что крыша загорелась сверху. И пламя вот в этом углу, оно сверху в них заходило.
— Вы еще сказали, что залетел какой-то снаряд. Какой?
— Вы знаете, там пули летели, как мухи. Их было видно буквально.
— Боевики стреляли?
— Стрельба шла со всех сторон. И боевики стреляли, и снаружи стреляли. Естественно, да.
— А тот снаряд, который залетел, он снаружи?
— Я не смотрел за его траекторией. Я не знаю, откуда он. Просто произошел взрыв, боевик пригнулся, понял опасность, и убежал в тот коридор. Потом кричали, что идите сюда.
— По школе тоже стреляли, да?
— Ну конечно.
— А Вы сами не видели, детей на окна ставили?
— В столовой. Я видел, да.
— А в это время по столовой стреляли?
— Стреляли из танка.
— Как Вы определили, что из танка?
— Вы знаете, если бы Вы легли под стену, и по ней выстрелили из танка, Вы бы поняли, что это из танка.
— И все таки.
— Такое ощущение, что сейчас тебя разорвет. Минометы уже взрывались, это я уже слышал.
— Что?
— Но имеется ввиду взрывы я слышал, взрывы взрывных устройств я слышал. Но тут был неимоверный взрыв, понимаете?
— И Вы поняли, что это танк, да?
— Да.
— Нет у меня вопросов.
Сослан Кочиев:
— Сергей Владимирович, Вы может поподробнее описать оружие, которое было у боевиков. К моменту захвата, когда начали загонять, и потом уже.
— Ну, у них были бронежилеты. Потом, эта разгрузка, так называемая. Пояса были у них, автоматы, ну и пистолеты. А позже там и минометы появились. Как они называются, гранатометы. То есть, во время захвата этого не было у них. После уже появилось это все. И такое количество, что...
— А откуда они это взяли?
— Я не знаю. Видимо это было до того. Видимо оружие там было. Но мое это предположение. Я не утверждаю, я не видел этого.
— Сами Вы не видели, как оружие доставали откуда-то?
— Нет.
— Спасибо.
Юрий Ткаченко:
— Скажите пожалуйста, Вы сказали, что со стороны железной дороги бежали боевики. Это были люди из машины ГАЗ-66?
— Нет, другая группа.
— Скажите, вот после освобождения, Вы сказали, избивали Вас. Что это были за люди, во что одеты?
— В камуфляжной форме были.
— С оружием?
— Да.
— С оружием боевым?
— Боевым.
— Что хотели они от Вас?
— У меня татуировка, имя отца. Я смерть отца тяжело переносил, и по молодости наколол. Я отца рано потерял. "У него наколка, - говорит, смотри. Небритый. Это, - говорит, - боевик. Он переоделся." И требовали, чтобы я сказал, что я боевик.
— А внешне Вы их помните?
— Внешне я не помню, потому что со всех сторон удары сыпались. И я их даже не помню. Я сам находился в шоке, я потерял дочку, жену. Мне было не до того, чтобы запоминать их.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Скажите пожалуйста, конкретно, какие были у Вас работы?
— Мы залаживали все окна, залаживали все двери, проходы. Мы носили убитых. Библиотеку всю очистили от книг. Мы с Батразом. Это уже было после того, как шахидки взорвались, я ничего не слышал. Меня пинали они и говорили: "Давай, делай." А я не понимал, что от меня требуют, потому что я не слышал. И батику я говорю: "Ты мне хоть в ухо кричи, чтобы я понял, что делать." Хотя сил у меня никаких не было, но я понимал, что если я останусь на втором этаже, то я там и останусь. Я ушел оттуда.
— А еще расскажите, Вы провода соединяли.
— Нет. Никаких проводов я не, то есть, имеется ввиду минирование зала? Нет. Когда нас вывели и завели, спортзал уже заминировали, почти.
— После того, как Аушев вывел 26 человек, Вы где были?
— Я был в спортзале, но я ничего не слышал, что он конкретно сказал. Я его выдел, что он зашел, постоял и вышел.
— Как Вы оцениваете поведение боевиков после Аушева?
— Боевики все встали по стойке смирно перед ним. И было такое ощущение, если бы я не знал, что это Аушев, такое ощущение у меня сложилось, что это пришел их командир.
— А после Аушева.
— А после, как он ушел, такое ощущение, что они выполняли то, что он приказал. То есть, не давать воду и так далее.
— Дзебисова. Скажите пожалуйста, как Вы считаете, если Вам удалось увидеть, вот в первые дни было заминировано все таки или нет? Если бы он, который сидел на кнопке, убрал ногу, произошли бы какие-то последовательные взрывы? Все таки Вам было это понятнее наверное. Я вот смотрела, и мне казалось, что не может произойти такого, что один взрыв последует за другим.
— Я лично вообще на это внимание обращал. И я считаю, что первое время какое-то, они просто висели, эти провода. Просто висела взрывчатка на проводах. Потом уже. Сначала это был как устрашающий факт. То есть, развесили, и говорят, что ну все, сейчас взорвется. А после, вообще педаль, как я понимаю, с точки зрения электрика, педаль работала на разрыв. Цепь и, первоначально у меня сложилось такое впечатление, что на скорую руку так заминировать невозможно. Чтобы сразу все оно работало. Просто лампочку даже простую невозможно сделать, чтобы она сразу заработала, надо какую-то работу провести.
— Скажите пожалуйста, что Вы в библиотеке делали.
— Мы с Батиком всю библиотеку вынесли. И после этого, там находился один, видимо араб он был, он постоянно следил за окнами. И около двери, там маленькая какая-то комната была, и там стоял постоянно около этой двери боевик. Но мы все книги вынесли, шкафы. И после этого нас увели в спортзал. То есть, я не присутствовал, когда вот эти полы разбирали. Поля я ломал в спортзале, когда заставляли ломать, что-то они искали. В спортзале грифом от штанги мы ломали, 2 дырки мы сделали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вы в актовом зале полы взламывали?
— Нет.
— Все ясно.
— Сергей, скажи пожалуйста, вот кто вас избивал, свои бесланские?
— Я не запомнил, но естественно там знакомых было много, все искали своих родных, близких. И ко мне эти двое подошли, и начали требовать, чтобы я сказал, что я боевик. И люди, которые вокруг меня столпились, зная меня, они стали все отказываться от меня. В плане того, что они испугались этих людей. А потом эти люди уже передо мной извинялись. Потом, когда я лежал на операции повторной. Они говорят: "Мы испугались, поэтому от тебя отказались." А охранник моего спирт завода и лаборантка Лариса, они подтвердили. И охранник встал, как говорят, грудью, и он меня отвоевал у этих людей. Мы с ним 5 лет работаем, вот так я его знаю. Только из-за этого меня отпустили.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Нет вопросов?
Таймураз Чеджемов:
— Можно Кулаеву вопрос?
— Сейчас. Кулаев, есть вопросы?
Нурпаша Кулаев:
— Да. Ты помнишь, когда тебя из зала один боевик вывел, в коридоре тебя на колени поставил.
— Да.
— Тебя потом в какую-то комнату завел, рядом. Там тебе дал, которые яйца бывают, бумаги, чтобы ты сидел.
— Да. Под зад, да.
— А ты помнишь, как я к тебе подошел, финики тебе дал. Сказал: "Никому не скажи. У нас ничего."
— Было такое, было.
— А потом помнишь араб мне сказал: "Я думал, что ты себе просил." Потом со мной он ссорился.
— Да, конфликт там был.
— Я в белой футболке был, и в брюках был.
— Я видел тебя в одежде, как я сказал. Черная майка и камуфляжные штаны.
— Ты меня может с кем-то путаешь. Но это я к тебе подошел, сказал: "Заходи в эту комнату." Ты на полу сидел, я тебе потом эту там, медведь был, ну, маленький мишка, игрушка. Я тебе дал сесть. Там араб сидел. Поэтому я тебе финики давал. Там на столе лежали, я взял. Он мне сказал: "Возьми финики если хочешь."
Потом я тебе дал, сказал: "Никому не показывай. Здесь нет и так ничего."
— Он говорит правду. Но я сидел лицом к стене, и я помню, что он был одет по другому.
— Потом араб со мной ссорился. И после этого меня вывел из комнаты, после этого меня не пустили больше.
— Да, конфликт с арабом я помню.
— Он сперва думал, что я себе взял эти финики.
— А он молился, этот араб. Меня туда расстреливать привели.
— Тебя кто-то вел в столовую. Я как раз подошел, хотел в спортзал зайти. Меня туда не пустили. И ты там сидел на коленях. Я тебе сказал: "Заходи, садись." Потом тебе бумагу давал, игрушку давал, которая там, чтоб ты сел туда. Финики я давал потом. Там больше не было финики, то, что там были, я тебе отдал. Сказал: "Никому не говори."
— Да, давал.
— Но то, что ты там говоришь, в черном, не было это. Белая футболка была, и молочного цвета брюки были.
— Послушай, у меня семья, 6 человек погибло. Какие финики ты говоришь?!
— Я говорю то, что одежда.
— Что ты вообще говоришь?!
— У меня была другая.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кулаев, вопрос какой? Насчет фиников Вы спросили, он ответил.
— Я хотел сказать, что одежда другая была.
Потерпевший:
— Не та одежда была, а та, о которой говорю я. Ты отмазываешься!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кулаев, есть вопросы еще?
— Нет.
Голоса из зала:
— 6 похоронил Сергей. Ты видишь, Кулаев его, а ты говоришь что-то. Какая нам разница, какая одежд.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, успокойтесь.
Таймураз Чеджемов:
— Кулаев, правду говорите.
Нурпаша Кулаев:
— То, что я ему говорил, я ему дал, он, правда, говорит. А в черной одежде он не видел.
— Вы направляли автомат на него?
— Я не наставлял автомат на него.
— Кулаев наставлял на Вас автомат.
Потерпевший:
— Я внешне его помню. Но 2 человека было. Наставлять, наставлял, да. Я сижу, и жду пулю в затылок.
— Вот он наставлял?
— Да.
— Наставляли, Кулаев?
— Я не наставлял.
— Нет вопросов. Голоса из зала:
— У меня еще один вопрос. Бзарова. Когда на Вашу девочку что-то горящее упало.
— Снаружи.
— Вы можете утверждать, что именно из вне залетело? Мог от такого зал загореться?
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Это было в столовой! Он ответил на этот вопрос!
— Это в столовой было.
— Давайте внимательнее слушать!
Голоса из зала:
— Если был в столовой, значит и в спортзал попадало.
— Я просто так понимаю, это была дымовушка, так называемая. Дымовая завеса. Но она сожгла моего ребенка, что послужило смертью моей дочери.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Сергей Владимирович, Вы можете задать подсудимому вопрос.
— Я не хочу с ним говорить.
— Присаживайтесь.
— Спасибо.
— Назаров. Фамилия, имя, отчество.
— Назаров Валерий Александрович.
— Число, месяц, год рождения.
— 17 августа 1940 года, город Кисловодск.
— Место жительства.
— Город Беслан, Ленина, 29, кв. 7.
— Место работы.
— Пенсионер.
— Валерий Александрович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Валерий Александрович, с подсудимым ранее Вам не доводилось встречаться?
— Нет, откуда.
— Скажите, кто из членов Вашей семьи находился в заложниках?
— В заложниках 5. 1 сентября. Сноха, внук, внучка.
— Кто, назовите.
— Сноха, Елена Эдуардовна Назарова. Внучка, Анастасия Генадьевна, Назарова тоже. Дальше, дочь Баландина Наталья Валерьевна. Внук, Баландин Александр Александрович. И 5 было, моя жена, она работала в школе учительницей. Она погибла тоже.
— В этой школе она работала?
— Да, в этой школе.
— А жену как звали?
— Жену, Надежда Ивановна Назарова.
— Жена погибла.
Погибла. Погибла жена, погибли 2 внуков, погибла дочь.
— 4 человека, да, погибли.
— 4 человека. Сноха осталась жива за счет чего, как она рассказала. Ее ранило, она упала, и трупами забросало ее. Ну, в результате, ка бы под прикрытием трупов оказалась.
— Можете сказать, в какой день погибли Ваши близкие?
— Нет, я не могу. Потому что собственно я не знаю, я там не был. Я собственно находился, как наш народ, там целая толпа, в толпе. Ходил вокруг и около. Ну, разговоры всякие были. Теперь по поводу списков я должен вот что сказать. Был такой пресс-атташе Дзугаев. И он, когда я к нему обратился, я говорю, вот так, вот так. Он сказал: "Заложников находится 120 человек." Потом я ему картину обрисовал школы. Именно такую. Но может я и не достоверные цифры сказал. О количестве учащихся и учителей данной школы, я ему сказал, что где-то 850 человек в школе обучалось, вот. Ну, с этого момента, он говорит: "Ну хорошо." И он пошел в штаб, и в штабе он видимо что-то сказал руководителю. Потом он выходит и говорит: "У кого там близкие, запишитесь." И вот записались, список сразу подскочил до 350 человек, это примерно. А дальше, я...
— Понятно. Валерий Александрович, в момент захвата школы где Вы находились?
— Я находился на работе. Я работал на "Истоке", есть такая организация "Исток".
— А от кого Вам стало известно, что школу захватили?
— Это собственно говоря, у нас на работе радио приемник есть. И по нему я слышал.
— Понятно. Нет вопросов у меня.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— О действиях Кулаева Вам что-нибудь известно?
— Абсолютно ничего.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— А где Вы находились 3 числа?
— Опять таки, собственно руководство "Истока" отдало распоряжение, чтобы людей отпустили тех, у кого находятся в заложниках в школе. И я 3 числа находился там, в толпе.
— Вы начало штурма не помните?
— Ну, начало штурма, я находился далеко. Можно сказать на балконе моего товарища. На балконе мы услышали, что именно, взрыв. И началась стрельба. Вот что я мог собственно слышать.
— И долго Вы там, у товарища находились?
— Нет, не долго. После того, как началась стрельба, мы вышли и побежали опять к Дворцу культуры. Это было где-то часа в 2, пол 3 дня.
— Вы слышали выстрелы из танков, гранатомета?
— Нет, не слышал.
Сослан Кочиев:
— Вы пожар видели?
— Пожар тоже я не видел, потому что не подпускали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Хадзарагова. Скажите пожалуйста, в какой день, какого числа, во сколько Вы разговаривали вот с этим Дзугаевым, министром культуры?
— Это было где-то в середине ночи.
— 1 числа?
— Да, 1 числа. Это переходной период был на второе число.
— Однако через 2 часа все знали другую цифру.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Он уже не министр культуры. Валерий Александрович, Вы можете задать вопрос.
— Чего задавать вопросы? Его расстрелять надо и все. Какой вопрос может быть? Это не люди, это ублюдки самые натуральные, которые не пожалели самое дорогое, это у человека что? Дети.
— Присаживайтесь, спасибо. Цалиева. Фамилия, имя, отчество.
— Цалиева Лидия Александровна.
— Число, месяц, год рождения.
— 11 июня, 1932 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, ул. Плиева, 37, кв. 8.
— Место работы.
— Школа №1 была до прошлого года.
— Лидия Александровна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Расскажите нам об обстоятельствах захвата школы.
— С самого начала?
— С самого начала.
— Этот день для меня был самый счастливый. Это праздник, настоящий праздник, который любили все дети, учителя и родители. В том числе и я . Я готовилась к этому празднику, выступление свое готовила. И когда было 7 часов 10 минут я вышла из дома. Вышла из дома, и где-то минут 15, за 5 минут я дошла до школы, я близко живу. Зашла в школу. Во дворе идеальная чистота, стерильная чистота в школе. Запах краски, ну, прелесть, душа радуется. Я зашла в свой кабинет, положила свои книги, свою тетрадь. Хотела еще просмотреть свое выступление, но думаю, пойду, посмотрю, все ли мои работники сделали за эти 2 дня, которые я была на совещании в 3 школе, и во Дворце. 2 дня шло совещание, 30 и 31. А 29 у нас был педсовет, и на педсовете, здесь часто спрашивают насчет начала нашего праздника. И я хочу сказать, что 29 на педсовете организатор внеклассной работы внесла такое предложение: "Давайте начнем в 9 часов. Так жарко бывает." А 25 мая, когда мы проводили последний звонок, когда мы провожали своих детей, у нас одна девочка упала в обморок от жары. Мы все, учителя согласились. Я говорю: "А как вы соберете детей?" "Ой, да стоит только сказать одному, как они все будут здесь." И на самом деле, даже в 8 часов дети были в школе, с родителями. Но такие нарядные, как никогда. Я 9 лет добивалась школьную форму. И получилось так, что почти, ну буквально почти все дети были в школьной форме. В белых фартуках, белых бантах, в синих платьях. Ну, необыкновенные. Таких детей красивых я вообще никогда не видела. Я столько любовалась ими, я выглядывала в окно, и все время смотрела, все ли в форме пришли. Где-то в 9 часов, может быть минут 10, я уже готовая вышла, со своей тетрадью, вышла во двор, занять свое место. А у нас во дворе, значит, так строится: столы, где техника раскладывается, где дети наши выступают, это у нас как президиум получается. Мы сели. Рядом со мной сел Сабанов Таркан Габулиевич, пожилой человек, бывший наш директор, очень уважаемый человек. Мы с ним поговорили, разговариваем. Где-то, кто-то мне преподнес букет, большой, огромный букет. А я на букет не смотрю, а смотрю на детей. Это что-то было. Это цветы, это радость, это не описать. И вдруг, буквально, я так думаю, что было минут 20, может быть 25 десятого, мы еще не начинали, мы еще не построили даже свою линейку. Построить линейку, и начать линейку - это разные вещи. Построить 900 человек - это не так просто. 3 звонка когда дали, дети стали выходить из своих классов, учителя стали их строить на места. У каждого есть во дворе свое место. И еще не успели даже первоклассники выйти, еще кто-то из начальной школы, старшеклассники еще не подошли справой стороны. Они обычно стоят справой стороны. И вдруг, я вижу, в масках, с какими-то необыкновенными, огромными орудиями. Я еще такие никогда, я потом спросила, я говорю: "Что это за это?" "Это, - говорит, - гранатомет." Тогда только узнала. И тут же они нас стали загонять. Дети на меня, я их придерживаю, дети падают, я их придерживаю. А он меня, кто он был, не знаю, сзади вот этим орудием вперед толкает: "В зал! В зал! В зал!" И, Вы знаете, в какое-то короткое время мы почти все были в зале. Но в зале места не было. Даже сесть не было. Я смотрела 2 суток за Иваном Константиновичем, учителем физкультуры. И он то на одной ноге стоял, то на другой ноге стоял, ему негде было даже сесть. Буквально через 2 часа, ну, наверное в 11 часов заходит дежурный, или кто он там, и кричит: "Директор! где директор?" Я встаю. Встала. "Так, Вас вызывает Полковник." Я пошла. Ну, как шла, сами знаете. Ну, вроде бы старалась, чтобы не показать, что боюсь, что я струсила. Пошла. Захожу в этот штаб, они его так называли, стоит Полковник и говорит: "Послушайте, что сейчас про вас будут говорить по телевизору." Телевизор включен. Я вижу картины, чеченские женщины, может быть ингушские женщины бьют себя в грудь, волосы рвут. Такие кадры я вижу. Он говорит: "Сейчас." Потом переключается диктор. Диктор объявляет: "Захвачена первая школа в Северной Осетии, в городе Беслане. В школе находится 354 человека." Я говорю: "Да вы что? Какие 354?! У меня, - говорю,одних учеников 868. Как вы, - я говорю, - можете говорить?!" "Вот, про вас вот так говорят. Мы будем знать, что у нас 354 человека." Я говорю: "Нет, нет. Я вам точно могу сказать." "Вы можете нам точно сказать?" Я говорю: "Конечно. Я сейчас пойду, и заставлю своих учителей посчитать, сколько человек у нас. Кроме того, у нас очень много гостей всегда бывает. И бабушки, и дедушки, и мамы, и папы, и дяди, и тети. И, - я говорю, - у нас больше 1000. Это точно." Я же могу определить примерно сколько людей. Они мне говорят: "Ну, идите." Этот Полковник мне говорит, посылает со мной опять 2: "Идите, посчитайте." Я захожу в зал, и говорю своим молодым учителям: "Девочки, быстро надо посчитать, сколько у нас учащихся. Сколько человек у нас сидит в зале." Как сейчас помню, Зара Алексеевна Гозюмова, Злата Сергеевна Азиева, еще многие учителя, Аликова Альбина, шустрые такие девочки. И начали считать быстро. Это было очень трудно считать. Потому что не по рядам же сидели, а сидели кто как мог. И сидели, кто на одной ноге сидел, кто на двух ногах сидел, кто на коленях просто сидел. И буквально за какие-то 5-10 минут насчитали более 900 человек. Тогда он мне говорит, этот, который со мной пришел: "Ну, ладно Значит, так, Вы говорите, сколько?" Я говорю: "Больше 1000, я Вам точно говорю, больше 1000." Ну, передали, что больше 1000. Дальше все время у нас было очень шумно в зале, очень шумно. А почему шумно, не потому, что мои дети шумели, нет. У меня дети очень воспитанные, и родители очень воспитанные. Но была очень большая акустика, невозможно было. Даже когда один класс занимается в школе, и то бывает очень шумно. Очень шумно. Они на меня кричат: "Директор, наведите порядок!" Я по всякому: "Успокойтесь. Сядьте." Я по-осетински, и по-русски. Здесь, рядом со мной сидела женщина, русская, она говорят погибла, с ребенком. Она мне помогала, так крикнула, так, даже такое слово сказала. Такое слово мои дети не заслуживали. И так были бедные несчастные. Мы успокоили. А когда я не могла успокоить, они стреляли в потолок. Стреляли, стреляли, 2, 3, и тогда дети пугались. И все на меня смотрели, лицом почти все сидели в мою сторону. Я всех видела. Первый день вроде бы нормально шел. В каком смысле нормально. Воду пить, пожалуйста. Мои девочки молодые. Я их буду, всю жизнь я их буду помнить. И Злату Сергеевну, и Аликову Альбину, и всех других девочек, которые мигом брали детей и на водопой. Они быстрее меня работали. У меня медленно получалось, я не могла так быстро. Напоят, и тут же сразу: "Все! Хватит! Перерыв!" Делали перерыв. Но в первый день, все таки и перерыв делали, и выпускали детей. И в туалет выпускали. А вот второй день. Первая ночь, страшная ночь прошла. А на второй день, как будто бы их подменили. Какие-то они необыкновенные стали. Там были такие, которые руку поднимешь, я такая же была заложница, как и первоклассники. Я сидела так же, как и все. Руки вверх, я руки вверх поднимала, руки за голову, я за голову. Только вот когда сказали: "Руки зайчиком.", это я что-то никогда не слышала. И когда увидела, что за руки зайчиком, я их тоже сделала так же. "Молитесь, молитесь, молитесь. Аллаху молитесь." И вот бедные мои дети поднимают руки, и все женщины, и все взрослые, и я вместе с ними. Но я молилась, по своему молилась: "Боже мой, моих детей спаси" (по-осетински). Второй день, это был невыносимый день. Сказали, что воды нет, ее отравили, не давали нам. Были там такие вот ребята, кому скажешь: "Ну, разреши, ну, умирает ребенок без воды. Разреши пожалуйста." Вот он головой махнет. Я показываю головой, что бегом идите. Только дойдет до того места, где вода, другой: "А ну-ка быстро назад!" Очень грубо. Второй день они себя показали ужасно. На второй день меня вызвали опять: "Вас вызывает Полковник." Я пришла. Нет, я извиняюсь. На второй день к нам появился Аушев. Я сидела в одном углу, Аушев зашел в ту дверь, главную дверь. И все зашептались: "Аушев, Аушев." Почему-то у меня тоже надежда какая-то появилась. Наверное, думаю, какая-то помощь будет. А до этого я Полковнику все время говорила: "Отпустите женщин с маленькими детьми, которые на руках. Тогда будет тихо. А то я не могу. И первоклассников, - я говорю, я Вас очень прошу. Отпустите пожалуйста." "Ничего, потерпят. Мы терпим, и они потерпят." Но когда я увидела Аушева, я действительно. На что-то у меня надежда появилась. Через 10 минут, может быть через 15 опять мне кричат: "Директор, в штаб." Я пошла, увидела. Стоит во весь рост Аушев. Я имя забыла, и вдруг вспомнила. Я говорю: "Руслан, Руслан! Я Вас очень прошу, помогите моим детям. Помогите, спасите их. Чтоб ни один ребенок не пострадал, я Вас очень прошу! Очень!" Он меня выслушал, я может быть еще что-то говорила. На колени хотела было встать, он мне не разрешил. Потом он мне говорит всего 2 фразы: "Сейчас я вылетаю в Москву, и обо всем доложу Путину." Я как представила себе. Это он полетит в Москву, это он как попадет к Путину, это когда. У меня настроение совсем упало. Но я все таки держалась. Я старалась не показать, что у меня на душе очень тревожно, больно. Я захожу в зал. "Ну что, ну как?" Все меня дети за подол хватают: "Лидия Александровна, нас отпустят? Аушев отпустит?" Я говорю: "Скоро нас отпустят. Дети, не переживайте, скоро нас отпустят." А все сидят учителя: "Что сказал?" А разговаривать нельзя было. Я им все рассказала. Конечно ничего утешительного не было. Я говорю: "Я Вас очень прошу. Хоть детям воду разрешите. Скажите, чтоб детям воду давали." После этого они занесли 3 ведра, это я в жизни никогда не забуду, 3 ведра помойных. Поставили в ряд, и детям говорят, и взрослым: "Ходите туда." И конечно, у кого безвыходное положение было, те то делали загородку, делали свои дела. И так до вечера. Страшный вечер, страшная ночь. Кое кого перевели в зал другой, борцовый зал. Я пошла, посмотрела. Хотела было там где-нибудь присесть, но мне места там не оказалось. Я вернулась снова в зал, искала себе место. Даже сесть мне негде было. Я недалеко от этого боевика, который сидел, я около него близко села. Около меня сидели Хузмиевы, девочки, вот я их помню. Наступило утро. Да, я Вам не рассказала еще о том, что вот в это трудное времянам сильно помогала Лариса Мамитова, врач. Она с нами случайно оказалась. Просто Боженька нам ее послал. Спасибо ей. И мы с ней и с учителями поговорили, и решили, может много говорю, Вы меня извините.
— Говорите, говорите.
— Мы решили с учителями, там сумки, которые выбросили в угол, поискать лекарство. Детям плохо, учителям плохо. Все в таком состоянии, недомогание у всех. И тогда она стала собирать в подол лекарства. Мальчики, 2 мальчика нам помогали, и стали раздавать. Она бегала по всему спортзалу и раздавала эти лекарства. Я ей очень благодарна за это. Наступило опять утро. Нет, второго числа меня вызывает опять тот же Полковник и говорит: "Вы никому не нужны. За вас никто ничего не говорит, ничего не требует." Я конечно, подумала, что это провокация, но так и было. "За вас никто не думает, так что вот я вам даю еще 2 часа. Включаю кнопку. И все мы с вами к Аллаху, Аллах один, к Аллаху полетим." У меня ноги задрожали, страшно мне стало, я это представила, как это очень страшно. "Если за 2 часа не придут ваш президент, Аслаханов, Зязиков и доктор Рошаль." Но с доктором Рошалем я в первый же день разговаривала, они мне его набрали своим сотовым телефоном. Я с ним разговаривала после того, как 354 человека сказали. В коридоре мне набрал он, и я ему передала. Я говорю: "Доктор Рошаль, - я не знаю его имени, ничего, - я вас умоляю, я директор первой школы, у меня дети умирают, у меня взрослые умирают. Помогите нам пожалуйста. Я Вас очень прошу." Он сказал: "Мы занимаемся", и этот у меня выхватил телефон. Затем я в учительской в таком растерянном состоянии. Что делать, что я могу за 2 часа. Я не знаю ни телефона нашего президента, я не знаю никакого телефона Аслаханова. Я говорю: "Дайте, я позвоню кому-нибудь по телефону." Стала звонить, позвонила в раисполком, никто не отвечает. Позвонила в районо, никто не отвечает. Что же делать? И я вот так вот в крайности, уже не зная, что делать, смотрю на стенд, в учительской. Стенд спортсменов. Вот так смотрю, и думаю, что же мне делать, 2 часа в моем распоряжении. И вижу фотографию своего сына в спортивной форме, а рядом с ним вижу Таймураза Мамсурова, он тоже мой ученик. Это все мои ученики были. И я сразу вспомнила, я говорю: "Вот кому надо. Вот ему я должна дозвониться, - я говорю,- я сейчас. Я буду искать телефон Мамсурова, и я обязательно ему позвоню." Я спустилась, телефона у меня не было, домой я им позвонила, дома никто не отвечает. Спустилась вниз, в зал, и спрашиваю, я думала, что жена Мамсурова тоже в зале. Я спросила: "Лариса здесь?" "Нет, - говорят, - я здесь", мальчик кричит мне, 6-классник. Девочка, 8-классница его, Мамсурова. "Я папин телефон знаю, сотовый телефон знаю." Я про себя думаю, как же мне их туда пустить. А у меня ни ручки нет, ничего нет, чем записать. Хорошо, запомнила его номер телефона. "Идем со мной", - я решилась на это, спасая своих детей. Мне просто надо было только, только чтобы спасти детей. Больше мне ничего не надо было. И мы дозвонились. Со мной еще женщины пошли, вместе с этими детьми. Еще одна женщина сказала, что она тоже знает какой-то телефон. Пошли мы, несколько человек, Лариса, врач наша, тоже с нами была. И тут же девочка назвала телефон сотовый, и Мамсуров взял трубку. Я говорю: "Таймураз, алле, алле." Я слышу, что это его голос. А этот мне говорит, Полковник: "По-русски разговаривай. " Я говорю: "Всю правду можно говорить?" Он говорит: "Говорите всю правду." Я говорю: "Воду не дают, в туалет не пускают. Дети мои с голода умирают. Что мне делать? Помогите пожалуйста." Он у меня выхватил опять. Мальчик взял трубочку, Зелим: "Папа, помогите нам." Тоже выхватил. И не помню, еще кто-то брал трубку, еще кто-то говорил, Но во всяком случае, какая-то надежда у нас появилась, что нас услышали, что нам помогут. Опять наступила ночь. Жуткая, длинная, время ужасно длинное. Утром все никакие. Кто больной, кто умирающий. Там девочка была с диабетом сахарным, бабушка ее здесь сидит. Ей было совсем плохо, я не могла ей ничем помочь, хотя я сама диабетик, но я ничем не могла помочь. И вдруг, где-то, я уже не помню, сколько было времени, сильный взрыв, которого никто не ожидал. Вот не было такого настроя, что будет взрыв. После взрыва меня отбросило, кусок ноги у меня оторвало. Я оглохла, я конечно потеряла сознание. Сколько я была без сознания, не помню. Новдруг, чувствую, что по мне ходят. Вот на меня наступают, кто-то бегает, ия вот пришла в себя. И когда увидела, что на мне столы, стулья, все что было там, я стала думать, что же мне делать. Я назад стала ползти, выползать из этих завалин, выползла. Но вот этот кусок мяса мне мешал, честное слово. Он у меня не болел, я его даже не чувствовала, просто он мне мешает и все. Я села, а мозги заработали. В зале никого. Вижу только впереди, метра 4 подальше, сидит учительница осетинского языка Зарема Бицаевна Хуцистова. Я кричу ей: "Зарема! Зарема!" Она не оглядывается. А под ней огромная лужа, я не могу понять, она убита или нет. И все таки я стала к ней ползти, ногу завязала, мясо приложила к ноге, завязала детской курточкой, наизнанку еще вывернула. И поползла к этой Зареме Бицаевне. Оставалось метра 2 наверное до нее мне, как кто-то за ноги меня выхватил, и через зал, борцовый зал, меня потащили. Буквальным образом потащили. Потом мне сказали, что это были мои бывшие ученики, которые тоже в это время помогали, спасали. Сразу меня увезли в больницу. В больнице я побыла 4 дня. И профессор клиники Вишневского вместе с нашими врачами обход делали. И когда он посмотрел мою рану, он говорит: "Немедленно." Я говорю: "Ни за что я никуда не поеду. У меня столько детей погибло. Я никуда не могу поехать. Я не поеду." А глав врач на меня посмотрел и говорит: "Лидия Александровна, Вы о чем говорите. У Вас сахарный диабет. Вы хотите без ноги остаться?" Я сопротивлялась, но потом меня все таки увезли. Там меня лечили.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вернемся к школе.
— Я не слышу.
— К школе, я говорю, пока вернемся. Требования какие были у боевиков?
— Сразу, вот они когда меня завели послушать радио, телевидение, они мне тут же сказали: "Мы приехали или победить, или умереть." Я говорю: "С кем же вы воевать будете? У меня же только дети. С кем?" "Вот пускай выполняют наши требования, и тогда мы никого не тронем." Я говорю: "А какие же у вас требования?" "Пускай к нам сюда придет ваш президент, Зязиков, Аслаханов и доктор Рошаль." Я говорю: "Я не понимаю, как вы их найдете, как они придут, и когда они придут." "И вот, пусть освободят наших, тех, которые сидят в тюрьмах." Я не знала, что тут в тюрьмах кто-то сидит из их.
— Сами Вы сколько боевиков насчитали?
— Не понимаю.
— Сколько боевиков было?
— Вы знаете, я детей считала, а боевиков я не считала. Но Вы знаете, я думаю, что их около 40 наверное все таки было.
— Кулаева помните?
— Не помню такого. Только хочу задать ему вопрос.
— Потом. Вы попозже зададите.
— А второго брата.
— Не знаю второго брата.
— Вот безрукий там был.
— А, его я видела постоянно. Он с поднятой рукой, он постоянно и указания давал, и даже мне 2 раза разрешил детей вывести, воду выпить. С раненой рукой.
— Не с раненой, безрукий.
— Нет, тогда не тот. Я там запомнила, один, который руку вот так держал. Она у него ранена была.
— Но впоследствии Вы опознали его, кто это был.
— Я опознала Полковника.
— Узнали его фамилию. Вот, с раненой рукой?
— Нет, я не спрашивала фамилии.
— Когда Вы утром пришли на работу, сторож есть у вас вообще?
— Сторож есть у нас. И сторож как раз была там.
— Это женщина?
— Она женщина. Ее сын, они втроем. В этот вечер им надо было закончить работу. Там еще плинтуса осталось покрасить. Я ее застала, она мыла раковины.
— Они что, всю ночь там находились?
— Говорят, всю ночь находилась.
— Она что-нибудь говорила, что-нибудь подозрительное она заметила?
— Ничего подозрительного она не замечала. Я ее спрашивала.
— Кто у вас ремонт производил летом?
— Ремонт в этом году.
— Расскажите об этом пообстоятельнее. Что ремонтировали, и кто ремонтировал?
— И в этом году, и 24 года, которые я работаю, проводили одни и те же.
— 23 года отбросим назад. Расскажите, в этом году кто.
— В этом году у меня ремонт проводили завхоз, учитель труда Михайлов, сын учителя труда, у него 2 детей, Миша, сын завхоза, у него 2 детей, и племянник завхоза, у него 3 детей. Взрослые, они все у нас закончили школу. Вот они ремонтировали.
— Что ремонтировали? В каких местах?
— Сейчас я Вам скажу. Вначале они отремонтировали пол, который находился между учительской и напротив кабинета. Пол там буквально 5 на 6 размеров был очень плохой. Я 3 года просила этот пол отремонтировать. Но никак не могли, все денег нет. Потом я последний раз пошла к администрации и сказала Уртаеву: "Я детей завести в школу не могу 1 сентября, потому что пол никуда не годиться." На второй день и Уртаев, и Амбалов, инженер, и еще с ними кто-то пришли посмотреть этот пол. На самом деле, я стала на середине, покачалась, и пол ходуном ходил. Борис Михайлович говорит, что нельзя оставлять, конечно надо сделать. А какими путями делать? Денег нет. Будем просить. Они стали у водочников просить деньги, у кого просить деньги. Я не знаю, у директора никаких денег никогда не бывает. Они бывают в бухгалтерии.
— В течение какого времени они сделали этот ремонт?
— Они этот пол сделали буквально за 2-3 недели.
— И вот этот участок, который они отремонтировали, он на втором этаже. Я так понял, да?
— Второй этаж.
— А под полом как. Перекрытие там какое?
— Они его до конца очистили, балки только оставили, гнилые балки убрали, швеллеры поставили. Я каждый день сама тоже в школе бывала. Набили доску.
— Вы видимо поняли, для чего я эти вопросы задаю. Вот под этим участком, который они ремонтировали, там подполье есть?
— Нет, никакого подполья там не было. Балки, а на балках доски.
— То есть, снизу уже потолок, да?
— Да, конечно.
— А что-либо Вам известно о том, что боевики вскрывали полы в школе?
— Вскрывали полы? Не видела.
— А в спортзале они делали ямы такие.
— А в спортзале, вот кто-то сейчас говорил. Они все время меня допытывали, что где у вас подвал? Я им сказала, что подвал у нас находится под столовой. "Нет, у вас еще есть подвал." Нет у нас подвала. И тогда они начали копать, прям в углу начали бить, думая, сто там. Я так понимаю, что там подвал.
— А в каких местах они еще пробили полы?
— Они пробили в одном углу, потом в противоположной стороне другого угла.
— Это только в спортзале?
— В спортзале.
— А в других помещениях?
— А в другие помещения нас не пускали.
— А от чего произошел первый взрыв, и что взорвалось?
— Знаете, никто, вот всех спрашиваем, от чего произошел первый взрыв. Никто его не ожидал. Мы ждали, что вот-вот придут нас освобождать. А взрыва никто не ожидал. Я, например, не ожидала этого взрыва. И от чего он произошел, не могу сказать.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите пожалуйста, вот когда Вы пришли в 7.15 в школу, Вы кроме своего кабинета в другие заходили кабинеты?
— В кабинеты не заходила. В учительскую зашла, там чистота и порядок. Я прошла по коридору, туда и обратно, посмотреть, нигде ли они не оставили не побеленным. Вот это меня интересовало.
— Когда Вы пришли, кроме сторожа, других Вы там работников встретили или вообще посторонних лиц?
— В школе нет. А во дворе рано дети приходят, взрослые мужчины. И как раз, по-моему, наш физкультурник тоже там занимался, на турниках. Ну, человек 5 наверное.
— Физкультурник, это кто?
— Цаголов.
— Он был на территории школы или в зале?
— На территории школы. Я когда проходила, я видела 5 человек. Но один из них, я не подходила, мне показалось, что это был Цаголов. Но потом я с ним разговаривала, он сказал, что он зашел, переоделся и вышел.
— Школа на ночь закрывается?
— Обязательно. И ворота всегда закрыты.
— Вот Цаголов, как он проник туда?
— У него ключ от своего кабинета есть, от спортзала. У всех у них есть.
— Скажите пожалуйста, Вы видели как заставляли террористы вскрывать полы.
— В спортзале?
— Не только в спортзале, и в помещении.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вопрос снимается. Она ответила уже на него. Больше она нигде не видела. Он задавал этот вопрос.
— Ну, хорошо. А в помещении библиотеки?
— Библиотека, когда я зашла, была закрыта. До этого в библиотеке были 2 библиотекарши у нас. Они тоже пораньше пришли, там вещи свои положили, а потом пошли наверх в учительскую, со всеми повстречаться. А когда их уже стали выгонять, они по этой дороге не смогли вернуться, потому что уже все было заставлено в коридоре какими-то мешками, ящиками. Это они мне сказали.
— Скажите, как случилось так, что боевики оказались раньше чем дети и родители, когда их какая-то часть находилась там, на улице, и загоняли, а основная часть уже была в школе. Как они могли их опередить.
— Я Вам не могу сказать, как они могли опередить. Но все заходили в свои классы, учителя, до 9 часов учителя побывали со своими детьми в своих классах. Потому что вещи надо было положить.
— Кроме парадного входа есть еще другие входы?
— Кроме переднего входа есть вход через зал. У нас 7 входов сесть в школу. Но они все закрыты бывают. И только один вход, парадный, только он открыт бывает.
— Вы сказали, что долгое время школу ремонтировали Михайлов и другие. А со стороны Вы привлекали кого-то?
— Никогда никого не привлекала. Не на что было привлекать.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, в каких помещениях вообще заложники находились?
— Заложники в основном находились в спортзале.
— А еще где?
— А еще рядом был зал, борцовый называется. Он к школе не относится, это молодежный зал.
— Вы ходили там?
— Меня никуда не пускали ходить.
— Когда Вас вызывали, тогда.
— Тогда я видела, как мужчины сидели вместе. А в классы меня не пускали.
— Скажите пожалуйста, Вы говорили, что по телевизору объявили о 354 заложниках.
— Да.
— А как реагировали боевики на эту цифру?
— Они, знаете, мол вас 354, да мы вас, ну и пускай, 354 оставим, остальных отправим. Куда отправим, не говорили.
— Но какая реакция? Положительная, отрицательная.
— Отрицательная. Им надо было, чтобы много было. Понимаете?
— Понятно. А что Вам известно, Вы говорили, что был разговор, что кто-то сказал, что будут освобождать детей. Вы можете об этом сказать?
— Это было связано с Аушевым. И до этого тоже был разговор.
— Ну, расскажите подробнее.
— Вот я не помню, но наверное, я не помню, как его фамилия. Все время меня душили, что шумно, наведите порядок. Я говорю: "Отпустите первоклассников и женщин с маленькими детьми." Но после Аушева отпустили 26 матерей, и 26 маленьких детей. Я не видела сама, как их отпускали. Но мне передали.
— Я о первоклассниках спрашиваю.
— Первоклассников не отпустили.
— А собирались отпустить?
— Подумаю, говорит.
— А списки составлялись?
— Списки?
— Первоклассников списки, вот тут говорили.
— В зале?
— Да.
— Не помню, нет.
— Вроде собирались первоклассников отпустить, а потом не отпустили. Не помните?
— Нет. Списки требовали, но списки всех, сколько человек.
— А первоклассников списки?
— Нет, такого я не помню.
— А что Вы можете сказать о стрельбе? Вот 3 числа, Вы помните, после взрыва была стрельба?
— 3 числа я ничего не помню. Я даже не могу сказать.
— Скажите пожалуйста, Вы как директор могли чем-нибудь помочь людям?
— Я старалась.
— Вы знаете, что к Вам претензии есть.
— Ко мне претензии конечно есть, и должны быть. Я директор. Все ко мне относилось. Я единственное что могла.
— Все к Вам относилось, кроме боевиков, надеюсь, да?
— Кроме боевиков. Я умоляла боевиков, чтобы к моим детям хорошо относились: воду давали, в туалет пускали, и чтобы не трогали моих детей. Вот мои требования были.
— Вот некоторые люди говорили, что 30, 31 подозрительные люди, похожие, а иногда говорили, прямо около школы сидели, ящики какие-то были, возили что-то в школу.
— Не знаю, не могу сказать. Я не видела. И мне никто не сказал, если кто-то видел, то пусть скажет. Почему не сказали тогда.
— А говорят еще, что боевики до линейки уже там, в школе были. Не было этого?
— Не было этого. Я не видела этого. Потому что я обошла школу. Если они где-то в другом месте находились, но я не видела. Единственный вопрос, когда они к нам пришли, то сразу мне задали вопрос: "А где 3 этаж?" Я говорю: "У нас школа 2-х этажная." "Нет, у вас 3 этаж." Вот они ко мне пристали со своим третьим этажом и подвалом.
— А они что, не видели снаружи?
— Не знаю. Вот как они спросили. "Мы ехали в школу, которая 3 этажная."
Голоса из зала:
— Что же они не доехали туда?!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Хадзарагова.
— У меня нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Лидия Александровна, многие заложники, которые находились с Вами в спортзале, говорили, что боевики, как только всех загнали в зал, попросили у Вас ключи какие-то.
— Все ключи я им отдала.
— А для каких целей, что за ключи?
— Значит, они попросили так: "Ключи от столовой." Я позвала повариху, я говорю: "Отдай ключи." Ключи от моего кабинета у секретарши, я ей крикнула, Рае, я говорю: "Отдай ключи." Ну, все, больше у нас никаких ключей.
— Потерпевшие говорят, что Вы отдали связку ключей без каких-либо комментариев. Это правда?
— Какие я могла комментарии? Я их не отдавала, их отдавали те, у кого они были, эти ключи. Они у меня в руках не были. Я выступать собиралась, вышла выступать. Без ключей.
— Еще вопрос. На педсовете вы решили, что линейка будет раньше. Вы же знаете, что каждое такое массовое мероприятие, о нем надо предупреждать. Вы что-либо предприняли...
— Так, предприняли. Все были за. В протоколе написано, что линейка начнется в 9 часов. И наша организатор должна была позвонить в районо. Но как раз все представители были в школе. И милиция была в школе, и райисполком был в школе.
— А можете пояснить, кто из сотрудников милиции присутствовал при вынесении решения, о том, что линейка состояться раньше?
— Нет, никого не было.
— А как они должны были узнать, что линейка будет раньше, чтобы им раньше прийти и обеспечить вашу безопасность?
— Они пришли раньше. И линейка наша началась, и не началась наша линейка, еще не началась. Понимаете? Построение началось, а линейка - это значит, когда открывает директор, когда построение объявляет военрук, по стойке смирно. Этого еще не было. Не все дети собрались. Еще из классов выходили дети.
та:
— Я сейчас начну удалять из зала.
— Нет больше вопросов.
— Так, у потерпевших, у кого есть вопросы?
— Лидия Алесандровна...
— Значит, так, одну секунду. Вопрос задается, Вы отвечайте в микрофон, пожалуйста.
— Если Вы поручили организатору проведение праздничного мероприятия, почему не проверили Вы, оповестила она работников милиции о проведении?
— Вы знаете, у нас настолько это всегда принято, что милиция всегда знает. Потому что во всех школах проходит мероприятия.
— А Вы не знали, что запретило района переносить время? Во всем районе линейка была в 10.
— В 10 часов, да. Но педсовет на это имеет право. И вообще, я не знаю. Во-первых мы начали не в 9, а где-то в пол 10. И не начали еще, может быть мы в 10.
— Почему работники милиции не знали, что надо к 9 подъехать, охранять школу?! Хотя каждый год так бывало, со стороны Коминтерна стояла машина.
— Они и в этот раз прибыли.
— Не было машины! Была одна Дудиева, которая случайно увидела детей.
— Дудиева, да, правильно, Дудиева.
— Она спросила, что почему дети идут раньше. И она пришла. Это не называется предупредить о мероприятии.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вопрос какой у Вас?
— Почему знали боевики тогда, что к 9 часам?! Они подъехали вовремя. Как Вы думаете?!
— А мы не начали еще.
— Откуда боевики знали, что линейка началась?!
— Мы не начали линейку.
— Откуда могли знать боевики?! Это случайность?
— Возможно.
— Вы взрослый человек. Вы сами сказали, что когда вас загоняли, вам боевик сказал, что все в зал. Откуда он знал, где расположен спортзал, за те доли секунды, в которые они неожиданно напали? Так получается, что они просто приехали. Вот откуда он знал? Он вам конкретно сказал: "Идите в зал."
— "Все в зал." Через главный вход, через маленький вход, через другой вход. Загонял в зал, да.
— 2 года назад в школе в актовом зале сгорела сцена. Кто ремонтировал конкретно, Вы можете вспомнить?
— Да, у меня записано где-то. Это нам помогли наш райисполком. Прислали 2 человека и они нам сделали. Сцена, занавеси мы сами делали, а они нам только сделали пол.
— Вот каждый год родители собирали деньги на ремонт, да? В этом году с нас не собирали. Вот кто Вам в этом году белил?
— Белили мы только 2 коридора, больших коридора. За что мы их побелили, если Вы меня спросите. Я Вам скажу. Наш депутат Кораев Бебе дал нам 3000, еще родители нам дали 5000. За 8000 мои люди побелили коридор.
— Лидия Александровна, а кто поднимал тяжелые балки на второй этаж. Вот Михайлов и Кониди никак не могли.
— Кониди там вообще не было. Я же сказала, что Михайлов, завхоз, сын Михайлова, взрослый человек...
та:
— Подождите, Вы вопрос задали, ну, выслушайте. Что Вы в перепалку вступаете?!
— Сын Михайлова, сын завхоза, племянник завхоза. Взрослые мужики. И те, которые привозили эти швеллеры, у кого мы их просили, выпрашивали, они тоже помогали. И очень быстро поставили.
— Хорошо. А чья была инициатива спилить деревья?
— Ага, насчет деревьев. Деревья эти, тополя вековые, сухие наверху не раз падали во дворе. Однажды упала большая ветка прямо на забор, и забор с это. И тогда мы стали просить, чтобы срубили нам вот эти 3 дерева большие. И стали просить и администрацию, и стали просить коммунальные. Лично Сергей Доев.
— А мальчик видел, в конце августа Вы во дворе разговаривали с мужчинами. Они разговаривали не на русском, не на осетинском. Кто были эти мужчины?
— Ни с кем не разговаривала. Я Вам точно говорю. Неужели, вы меня считаете, первый раз меня видите.
— Я привела своего ребенка в Вашу школу. Вы сами знаете, что эта школа считалась лучшей. Я Ваших заслуг в этом не умаляю. И обвинять Вас в том, что Вы соучастница
— Ой, Боже мой.
— Я не имею право. И ни у кого нет этого из здесь присутствующих. Но ту правду, которую Вы можете и хотите, или не хотите, Вы наверное должны сказать. Я же не говорю, что Вы готовили теракт вместе с боевиками. Они могли просто случайно оказаться. Вы не знали, Вы не могли предугадать. Н хотя бы сказать, что эти люди были на территории школы. Ведь никто не поверит, что они такую трудную операцию провели, не зная, ни плана школы, не зная, где эта школа находится. В центре города.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вопрос какой у Вас?
— Я прошу правду, можете мне сказать?!
— Присаживайтесь. Скажите правду, Лидия Александровна.
— Ни с какими мужчинами, ни с какими незнакомыми людьми не разговаривали и никакой беседы не вела. И если у Вас хоть капля мыслей есть такая, вот такая мысль, если у Вас, то Вы глубоко ошибаетесь. Вы подумайте, Вы бы на моем месте бы сделали что-то подобное. А у меня в зале кстати рядом сестра, без глаза осталась. Напротив, около меня их не было, внуки. Я обижена очень даже.
— А мы детей потеряли!
— Я тоже их потеряла.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, успокойтесь!
— Во дворе школы, когда мы проходили, Вы говорите был идеальный порядок, идеальная чистота была во дворе.
— Да.
— А Вы не заметили под окном насыпь?
— Заметила.
— Была куча мусора. Как по ступеням мы по ней поднимались в окно. Слишком много случайностей!
— Это мусор...
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вы вопрос задали, все. Выслушайте ответ на свой вопрос.
— Это мусор, который не успели вывезти. Доски гнилые.
— Вы были 2 дня на совещании, 30 и 31. Неужели на этих совещаниях никто Вас не предупредил, что школу нужно будет проверить, потому что у нас обстановка очень напряженная была.
— Вы знаете, таких разговоров вообще не было на совещании. Что обстановка такая.
— Создается впечатление, что Вы что-то не договариваете.
— Я Вам клянусь всеми живыми и мертвыми. Я Вам клянусь сама собой.
— Не надо нам!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, я предупреждаю, последний раз предупреждаю.
Потерпевшая:
— Побойтесь Бога.
— Гадиева. Лидия Александровна, я была рядом, у меня еще ребенок был на руках, и Вы сказали фразу: "Это то, чего я боялась." Эта фраза меня тогда очень поразила.
— Вы правильно меня поняли. Я за каждого ребенка всегда, каждый день боялась. Каждый день.
— Вы сказали, что у них при захвате гранатометы были. Но я только автоматы видела.
— Я не знаю как называется, гранатомет или нет.
— Лидия Александровна, 1 сентября Вы не видели кинолога с собакой в школе?
— Не знаю, нет, не видела.
— А Вы знаете, что 1 сентября каждую школу должен был проверить кинолог. Милиция должна была принять под охрану.
— Кинолога я не видела.
— Батагова. Можно я выйду, а то она меня не слышит.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Нет. Услышит.
— Я извиняюсь, я не туда иду. Там я уже стояла. Лидия Александровна, я буду разговаривать, просто Вы меня правильно поймите.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Нет, Вы не разговаривать будете, Вы будете задавать вопросы.
— Вопросы я задаю.
— Разговаривать сами потом будете.
— Я Вам когда-нибудь врагом была? Не была. Я все время к Вам с уважением относилась? Относилась. Вот сейчас...
— По делу, по делу.
— По делу я хочу.
— Не надо меня перебивать!
— Я не перебиваю Вас.
— Хадзарагова. Я Вас последний раз предупреждаю.
— Да, правильно, нас терпеть очень трудно. Но тем не менее, мы 3 дня там сидели, мы все это вытерпели. И я Вас очень попрошу, вытерпите нас. Потерпите.
— Я Вас терплю, Батагова. Но уважаете Вы меня или нет, это вопрос не по делу.
— Как не по делу? Я к тому и иду. Я дело свое сейчас буду говорить, поэтому я задаю этот вопрос. Я выросла около этой женщины, выросла. Мы друг друга знаем, я с малых лет ее знаю. Уважаемая семья для меня была. Я хочу, чтобы она для меня такой осталась. А сейчас я считаю, что она предатель, что она детей сгубила. Довела, гадюшник развела в своей школе, и я хочу знать, вот почему это случилось именно в нашей школе?! Почему?
Потерпевшая:
— А я хочу спросить вот этого человека, почему именно первая школа?
— Да, я хочу!
— Я всех спрашиваю, почему именно первая школа? Почему?
та:
— В микрофон говорите, в микрофон.
— Лидия Александровна, в каждой школе есть сцена, в каждой школе есть актовый зал. Все это есть. Почему в нашем актовом зале оказалось это оружие? Почему-то в нашей библиотеке вскопали полы, и там было оружие. Почему-то в нашей школе директор не отзывалась, когда сторож ее звала и говорила, что тут какие-то люди заносят какие-то ящики. Было это? Это в первый день, когда она вышла из спортзала, ей журналисты задавали эти вопросы, она говорила это.
— Не правда это.
— Почему ученики, я назову даже фамилию этого ученика, который с велосипедом во двор школы приехал, стоял. Вы на порожке стояли разговаривали с этими мужчинами, которые друг с другом разговаривали на непонятном языке этому мальчику. И Вы им вынесли коробку конфет, а мальчика мы спросили. Он сказал: "Забрали мой велосипед". И на этом велосипеде один из этих мужчин...
— Прошу привести этого мальчика, и пусть скажет.
— Вы с ними разговаривали радостно!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Подождите. Батагова, подождите. Цалиева, отвечайте в микрофон. Не Батаговой, а суду отвечайте. Батагова, пожалуйста сформулируйте вопрос один, и дождитесь на него ответ. Потом следующий. Потом еще. Сколько у Вас есть вопросов, пожалуйста задавайте. Задавайте так: вопрос - ответ.
Потерпевшая:
— Я не помню никаких мужчин.
— Лидия Александровна, Вы педагог. Вы говорите, вот заходите в зал, на второй день, когда объявили про 354 человека. Вы педагог с большим стажем, Вы начали с того, вот я сейчас скажу: "Лариса! Лара!" Вам отвечает, что Ларисы здесь нет. Тогда Вы говорите, что Вы так подумали. Нет, Вы так не подумали, Вы сказали: "Замира, вставай!" Она сидела. "Замира встань." Замира встает, следом встаю я. Мы поднимаемся. Вы представили меня, кто я такая, хотя там никого не спрашивали кто чья мать. Вы считаете, Вы правильно сделали?
— Может быть и не правильно.
— Не правильно, я тоже так думаю. Поднялись мы на второй этаж. Вы с Ходовым ведете диалог: "Во что Вы превратили мою школу?" Вам Ходов отвечает, что я был двоечником, он Вам ответил. Вы не помните это?!
— Не помню.
— Да? А я помню. Я весь Ваш диалог сейчас расскажу. Вы сели вот так на стул. Так было, да? Там на диване сидят, которые в зале не появлялись террористы, тузы вот такие здоровые. Между ними автоматы. Было так? Здоровые вот такие, выхоленные, не наркоманы, наподобие Вашего сына. Нет, вот такие. Так было? Никаких глупостей, я говорю то, что есть! Хорошо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Я не понимаю, Батагова.
— Я к чему веду, я скажу. Выходит террорист оттуда, с учительской. Было? "Мы террористы"
— Не помню.
— Как не помните. Весь диалог Вам расскажу. "Мы террористы, мы деньги не трогали." А Вы говорите: "Спасибо."
— Ах, вот оно что. На моем столе мой кошелек.
— И в нем 500 рублей.
— В нем 500 рублей вот так торчат. Они их не тронули.
— Террорист 500 рублей считает за деньги. Вы это думаете? Сейчас Вы правильно говорите? 500 рублей он за деньги считает?
— Я тебе говорю, что я говорю правду.
— Лидия Александровна, я Вам это не прощу никогда! У меня погибли Вы знаете кто. Никогда я Вам этого не прощу. Я лично вот сейчас, я извиняюсь, я не правильно говорю, вот новый мемориал сейчас придумали. Я вношу такой мемориал, пусть всех покажут. А внизу Вы сидите с горшком каши, и кушаете кашу, смотрите телевизор, вытянутые ноги свои.
— Вы сейчас неправду сказали, и Вам даже не стыдно.
— О каком стыде Вы говорите?!
— То вы меня чаем угощали, то вы меня кашами угощали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Успокойтесь!
— Можно вопрос? Хаева. Лидия Александровна, я женщина, которая потеряла самое ценное в жизни, своих детей. Я к Вам привела, в Вашу школу своих детей, как в самую хорошую школу. Но сейчас я полностью согласна с Батаговой. То, что сейчас Вы выступали, как Вы любили наших детей.
— Люблю и буду любить.
— Я Вас в душе никогда не прощу, правильно она сказала. Сперва я казню себя, ночами, а потом Вас. Я Вас осуждаю, как директора. Не как человека. Вопрос у меня к Вам такой. Вы как директор после того, что случилось, поинтересовались в районо хотя бы, я уже не говорю об Министерстве образования, почему в течении 2 дней передавали информацию, что в школе 354 человека? Неужели даже я не знаю, сколько там человек? Сегодня заведующий районо сидит здесь. Вы поднимали этот вопрос или нет? Выступала женщина, которая говорила, что громогласно кричали, что там более 1000 человек. Пусть ответит на этот вопрос, она директор школы.
— Директор школы была заложницей. Я Вам сказала сразу.
— После того, как поправились.
— После того, как я поправилась, я всех знаю. Кто погиб, кто больной, кто лечится.
— Вы мне не ответили. Вы поднимали этот вопрос или нет?
— Нет, а при чем здесь районо, 354 человека. Это районо сказали?
— Где были наши работники районо, почему они не сказали?
— Вот Вы их и спросите.
— А Вы директор.
— Нет, Вы их спросите, почему они не знали, что у нас 886 человек.
— Скажите, кого спросить? Мы пошли в государственную школу. Если не Вас, кого спросить.
— Вы конечно сейчас все меня обвиняете. Но если вы подумаете.
— А кто виноват?
— По-моему виноват тот, кто отвечает за наши дороги, кто пропустил целую ораву убийц, душегубов, людоедов, как угодно. Вот те виноваты. Почему они пропустили их в первую школу, такую ораву. Я видела большую машину, когда загоняли детей. Руками придерживала, чтоб они не упали. Я видела, какая машина заехала. Во время войны я такую только видела. Серая, крытая брезентом. Заехала, и даже прямо рванула через ворота. Вот люди, которые нас должны оберегать, вот они виноваты. а директор была такая же заложница, как и все мои маленькие дети.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Батагова, последний вопрос.
— Последний вопрос. Вот она говорит, что она не виновата. Это ее было, что она взяла, назначила на педсовете, изменила, на 9 часов сделала. Я лично значит думаю так, что на подделалась под их расписание.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Она уже объяснила, почему в 9.
— Почему? Осеннее солнце еще никого не убило. Никого. Какое она имеет право менять. Всегда в 9 часов была линейка.
— Хорошо. Ответьте, почему Вы изменили время. все, присаживайтесь.
— И кого она поставила в известность, что она изменила его? У нас кинологи всегда ходили. Все проверяли. А сейчас, почему она изменила?
Потерпевшая:
— Педсовет решил провести в 9 часов, но мы ее в 9 не провели. Потому что не смогли собраться. Не собрались все дети. Нет, не началась линейка, я вам говорю. Я не выступала. Первая, я выступаю на линейке, но я не выходила еще. И команды на построение тоже еще не было.
— Дзебисова. Лидия Александровна, я хочу спросить. Когда Вы лежали в больнице, к Вам приезжал президент. Нам не удалось с ним встретиться. Какие вопросы ему задали Вы. Не спросили Вы его, что сделал лично он, чтобы наши дети были спасены.
— Хороший вопрос. Но задавать вопросы президенту я просто не в состоянии была. По состоянию здоровья. Он сказал: "Все будет."
— А что сделали лично Вы для того, чтобы наши дети остались живы?
— Я 2 суток за ними смотрела. Я 2 суток глаз не смыкала. Я смотрела, кому плохо, кому не плохо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Понятно. Мы слышали это все.
— Я старалась как могла помогать не только детям, но и взрослым, и учителям. И все учителя вам об этом скажут. И зря вы моих учителей тоже охаиваете. У меня замечательный коллектив, замечательный.
— Кесаева. Я слышала разговор, Вы одного из боевиков спрашиваете: "Ну, как будет. Как Вы считаете, как будет?" Он говорит: "Все должно быть хорошо. Мы даже не ожидали, что все будет так хорошо." Этот разговор Вы помните? Можете рассказать о нем?
— Вы в своем уме? Чтобы я с боевиком вела такие разговоры!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Цалиева, отвечайте в микрофон.
— Никакие разговоры с боевиком я не вела.
— Лидия Александровна, Вы знали, что моя внучка болеет сахарным диабетом. Почему вы ей не оказали помощь?
— Какую бы помощь я ей оказала.
— Она диабетик была, и Вы были в курсе.
— А Вы подумайте, я чем...
— У Вас лекарство было. Вам же таблетки дали, но Вы отказали.
— У меня никаких лекарств, я Вам клянусь. Я Вам объяснила, что я 8 месяцев вообще лекарства не употребляла.
— Ну, хотя бы воду можно было, хотя бы воду. Она умерла без воды, Лидия Александровна, 2 числа, Лидия Александровна.
— Мы с Вами объяснялись. Мы с Вами разговаривали по этому поводу.
— Ну и что?!
— Мне нечем было ей помочь.
— Лидия Александровна, я была 14 июля в школе, я остановилась с Ритой Томаевой. Поднялся парень молодой, он не был из нашего города, почему-то мне показалось, что он был ингуш. И когда он спросил: "Директор у себя в кабинете?" мне так показалось.
— Показаться может.
— Кто ремонтировал эту школу?
— Я уже объяснила.
та:
— Она уже объясняла это.
— Но он не был похож ни на Михайлова, ни на кого. Предыдущие дала показания, Хадзарагова, Женщина. Там говорилось, что 2 раза заходила женщина в школу. И она знает всех И Кониди, и Михайлова. Она говорит, ни один из них не был, там были незнакомые люди, мужчины. И в конце концов скажите, что Вы этого Ходова знали, и взяли его как ремонтника! Дешевый и выгодный ремонт!
— Не было! Не было! Расстреляйте меня, никакого Ходова я не знаю, и не знала! И не видела!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Что еще?
Голоса из зала:
— Мой сын работает в милиции. И он каждый год, но не каждый год, а каждый праздник он дежурил. Вы его прекрасно знали, даже заводили пить чай. Вот откуда они знали, что он был милиционер? Он сейчас не работал. Он пришел к Вам на проверку противопожарной безопасности.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Он же в форме был?
— Он в форме был. Но пожарника, он как офицер пожарной службы. Он уже в милиции не работал. Его расстреляли в первый же день. Сказали: "Бывший мент, выходи." Я Вас спрашиваю, откуда этот бандит знал.
— Вы считаете, что это я ему сказала?
— Вы же сказали это.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Все понятно. Вы говорили, что это бывший работник милиции?
— Не говорила.
— А мне дети и матери говорили.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Достаточно. Что Вы хотите?
— Почему в 6 лет она взяла в школу. Это моя дочь, с 7 же берут.
— Вас кто-то насильно заставил дочь отдать?!
Потерпевшая:
— В 6 с половиной лет мы имеем право брать в школу.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Вначале сами ведут, а потом. Удивительные люди.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Она что, к Вам домой пришла за ребенком, что ли?!
— Она не должна была брать.
— Все, достаточно! Успокойтесь!
— Лидия Александровна, у меня такой вопрос. Вот Ваши учителя, почему в этой трагедии Вы не поддержали нас? Почему Вы не разу не вышли, и почему Вы не поддержали нас?
— Какой хороший вопрос, замечательный вопрос. Когда я приехала из Москвы, я от 3 операции отказалась, я спешила в Беслан. Меня пригласили на первое совещание. Матери Беслана на первой совещание. Это вообще было что-то. Я хотела, я спешила к вам, я вас всех хорошо знаю. Вот вы сейчас, я на вас не злюсь, и не обижаюсь. Я тоже испытала это. У меня тоже есть на кладбище внук. Я тоже знаю, что такое похоронить ребенка, внука. Это страшно, это очень больно. И я хотела с вами быть. Но вы меня ужас во что превратили.
— Лидия Александровна, Вы педагог с таким стажем. Надо было войти в наше положение. Мы детей потеряли! Лидия Александровна, мы же детей потеряли, не просто так! Как Вы говорите про своих учителей, мы точно таких же прекрасных детей потеряли. Вы должны были этих прекрасных учителей заставить, чтобы они к нам подошли, к нам. И сейчас вот в этом зале не было, сейчас что у нас твориться!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Мы рассматриваем дело. Все, хватит, достаточно.
— Лидия Александровна, а откуда боевики узнали, где компьютеры?
— Потому что они потребовали ключи, а ключи у Златы Сергеевны были только, ключи. Там на дверях написано: компьютерный класс.
— Второй вопрос. Напротив кабинета Златы и рядом кабинет. Там акации росли. Их срубили, и там снайпера сидели.
— Деревья рубят по Беслану по городу. Срубили, значит надо было. Старые деревья.
— Но это не старые деревья. Следующий вопрос. Вы сказали...
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вы сказали, один вопрос у Вас.
— Нет. У меня вопрос. Вы сказали, что у Вас нога была ранена. Там была врач, Маргоева, она прилетела из Москвы. Потому что у нее погиб отец Маргоев Тамерлан, а мать больная по сей день. И вот она предложила Вас осмотреть. И сказала, что ничего с ней абсолютно не случилось, сахар поднялся.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вопрос какой у Вас?
— Почему она врет, когда рассказывает? Я знаю, что это так! И Вы оперировали.
— Ой, Боже мой.
— Никакой, Боже мой!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь.
Голоса из зала:
— Мне не стыдно. Мне документы не нужны. Базар не устраивайте пожалуйста, сидите спокойно.
та:
— Все, достаточно. Кулаев, есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— У меня вопрос. Скажите пожалуйста, где находился штаб боевиков? Как Вы выразились: "Меня позвали в штаб". Где этот штаб находился?
— Вы меня спрашиваете?
— Да, конечно Вас.
— В учительской.
— Скажите, когда Вы туда поднялись в первый раз, кто там находился?
— Полковник, и еще 2.
— Все таки, с кем Вы говорили по телефону и о чем Вы говорили?
— По телефону я говорила только с Мамсуровым. И до этого говорила с доктором Рошалем. Просила о помощи, помочь.
— И что Вам сказали?
— Сказали, что мы занимаемся.
— И последний вопрос у меня такой. Все таки, как Вы считаете, почему не была обеспечена охрана школы в этот день? К Вам, как к директору вопрос.
— Охрана была. У нас была Дудиева, у нас был милиционер в белой рубашке. Я его не знаю.
— Скажите пожалуйста, до начала линейки кто-нибудь подходил из работников милиции и говорил, что мы призваны обеспечить охрану средней школы №1.
— Я видела рядом со мной Фатиму.
— Нет, к Вам кто-нибудь подходил?
— Из работников милиции, Дудиева.
— Она к Вам подходила?
— Да, она рядом со мной стояла.
— И что она сказала?
— Мы знаем всегда, что это дежурные. И из райисполкома подошла ко мне.
— Меня райисполком, вообще нет такого понятия райисполком. Администрация наверное.
— Администрация.
— Меня администрация не интересует. Я спрашиваю про работников милиции.
— Дудиева.
— вы считаете, что присутствия Дудиевой достаточно для того, чтобы обеспечить охрану такой школы. Как Вы говорите, 886 учеников.
— У нас больше никогда и не бывает. 2 человека бывает у нас. 2 человека. Вот этот, я не помню, как его фамилия, тоже. В милицейской форме, в белой рубашке, молодой.
— Следующий вопрос. Скажите, после всего, что произошло, Вы были в школе?
— Нет.
— Тогда Вы не видели, что в актовом зале вскрыты полы.
— Не видела.
Голоса из зала:
— И в библиотеке вскрыты.
— Хорошо. Нет вопросов. Вы можете задать вопрос подсудимому.
— Не хочу я ему вопросы задавать. Господь есть. Вы будете гореть в аду за моих детей, которые погибли. Ни на том свете, ни на этом свете Вам места не будет. Не хочу я с ним говорить.
— Присаживайтесь.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Помогите ей.
— Гагиева. Фамилия, имя, отчество.
— Гагиева Ифа Аликовна.
— Число, месяц, год рождения.
— 1 марта, 1971 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, Тараненко, 5б.
— Место работы.
— Правобережный Ровд.
— Должность.
— Следователь.
— Ифа Аликовна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Ифа Аликовна, Вам доводилось видеть где-либо раньше Кулаева?
— Да.
— Где Вы его видели?
— В первой школе.
— Расскажите, при каких обстоятельствах Вы виделись с ним.
— На второй день, после захвата нас в заложники, я его видела возле туалета. Он стоял в дверном проеме. Потом он постоял минут 5-10 и вышел в зал, стал стрелять в зале в воздух. Он видимо, не видимо, а хотел со своим, как их назвать, соучастником поговорить. И в зале слишком шумно было, мы им мешали. И он стал стрелять в воздух, требовать тишины.
— С кем вы в заложники попали?
— Со своей дочкой.
— Дочка в школе училась?
— Я привела ее в первый класс. 1 сентября. Нет, я скажу тогда с 27 августа. 27 августа нас собрала наша учительница, учительница моей девочки на собрание. И сказала, что 1 сентября будет линейка торжественная. Раздала нам стихи, чтобы мы подготовились к 1 сентября. Как обычно, к 9 часам она сказала. Потом она перезвонила нам, и сказала, что линейка переносится, и нам надо быть пораньше, часов в 8, и к половине 9, чтобы мы уже были готовы. Чтобы там прорепетировать. Поручила мне купить на весь класс шары, из-за чего я пришла раньше со своей девочкой. Примерно ближе к 9 часам мы уже построились, вывели 1 класс. Она, учительница, попросила меня о помощи, и мы первоклассников вывели на линейку, уже перед парадным входом выстроилась колона первоклассников. С транспарантами и шарами, цветами. Все, первоклассники были готовы к тому, чтобы выйти на торжественную линейку. В общем, когда решался вопрос. Ну, была девочка какая-то, первоклассница тоже, чтобы она прозвонила там первый звонок. Колокольчик, в общем вот-вот с минуты на минуту должна была начаться линейка. И в этот момент я засмотрелась на эту девочку, которая с колокольчиком там была, там с мальчиком или с папой, я не знаю, с кем она там была. И в этот момент крик и какая-то стрельба. Я оглянулась вправо. И со стороны железнодорожных путей, уже во дворе школы, увидела 2 мужчин. Бородатые, но они были налегке, у них в руках только были автоматы, и все. Я схватила тогда девочек, первые которые. Дети испугались и столпились в кучу. И я, чтобы они не пугались: "Тихо, тихо. Не бойтесь." И побежала туда, впереди толкала руками их и к окнам нас загнали. Стреляли нам под ноги в воздух. Чтоб дети не пугались, я их прикрыла, и добежали до окон. Там вот боевик со шрамом, которого я впоследствии ни среди убитых, обезображенных не смогла опознать. То есть, его не было там. Я не знаю, почему. Вот он нас загнал, напротив меня стоял он. Стрелял нам под ноги и кричал, что в окна. Я говорю: "Только не в детей." Мужчина один запрыгнул в окно. Он прострелил стекла, они рассыпались. И мужчина запрыгнул в окно, и я стала ему подавать детей в коридор. Нас загнали в зал. И где-то минут через 2-3, нас не могли успокоить. Все в панике, кто-то кого-то ищет, детей и родителей. Нас усадили на пол в итоге. Да, когда нас загнали, мужчину уже одного выносили убитого.
— Вы знаете, кто это? Кого убили?
— Нет, я не знаю. Вот я по словам только слышала фамилию, Бетрозов. А так я не знаю, кто он был.
— А почему его убили?
— Я не знаю. Он был от меня далеко, и я не смотрела туда. Я не могла понять, насколько это серьезно. Если это учения, то почему детей, и зачем такой страх напускать на людей. Но когда я уже увидела убитого мужчину, то это не показалось учениями. Намного серьезнее все было.
— Скажите, через какое время стали минировать зал?
— Где-то минут через 20. Нас не могли успокоить, и пока вот это все, успокоили нас, и сказали нам, что никого мы не будем трогать, никто из вас не умрет, единственное, нам нужна тишина. Если вы будете выполнять наши требования, никто из вас не пострадает. После этого я оказалась с детьми с некоторыми, там были без родителей, у стены. И нас прижали там к стенке. Стали давать воду, но вода до нас не доходила, до сидящих у стены. Но все боялись. Тем более я сотрудник, и я боялась, что меня узнают и убьют то ладно, но издеваться станут. Этого я как-то боялась. Но когда уже дети стали в обморок падать, без сознания уже, тогда как-то чувство страха притупилось. Я вышла и стала просить у раненого, в итого потом я уже узнала, что это был Ходов. У Ходова стала просить, чтобы он нам разрешил выводить детей. Я не знаю, чем я, в общем они мне разрешили. Я стала водить детей. И до того времени, пока это все в шум не перерастало, в базар. Когда нас загоняли в школу, я хотела отметить еще, я заметила, что на крыше тоже были люди. И когда мы уже влезли в окна, то навстречу нам уже шли люди. И мужчина, который первый запрыгнул, я ему кричу: "Бегите в сторону столовой." Он говорит по-осетински: "Оттуда нас тоже уже гонят."
— Люди, это Вы кого имеете ввиду?
— Нелюди, я извиняюсь. Террористы. Что еще?
— Расскажите, как относились эти дни к заложникам?
— Они в первый день, не они, а несколько мальчиков, школьников постарше, они носили воду. И закинули пакет изюма, который рассыпался. И детки маленькие для грудных, вообще маленьких, они собирали эти изюминки. А так я могу сказать, они друг друга боялись. И если один, можно было его попросить, и можно было выпить воду, сходить в туалет. Но туалет практически никому не нужен был. В первый день так еще, а второй, третий, он никому не нужен был. Просто там была вода, поэтому все туда стремились.
— Скажите, а в присутствии заложников они сами воду пили, кушали?
— Нет, я никого из них не видела. Но раз они попросили там поварих, то я думаю, они ели.
— Скажите, где Вы находились, когда в зале прогремел взрыв?
— В общем, я в течение этих дней и ночей то выводила детей, то заводила вот в туалет. И я ни в одном месте сидела. А перед взрывом, буквально минут за 10, в столовую маленьких детей хотели вывести в столовую, где им якобы накрыли стол, печенье там, воду дадут. И они нам сказали, что хотят их накормить. Я отпустила свою девочку. Потом как-то подумала, что в этом аду я могу ее больше не найти и вернулась. Привела ее к шведской стенке, где тренажерный зал, вот там. И один губастый, его по-моему Хасаном звали, он отпустил ее перед тренажерным залом, там маленький, как тамбурчик, он пустил ее и некоторых детей, чтобы они подышали свежим воздухом. Я, проходя на свое место, девочку оставила, и вот только присесть, прогремел взрыв и взрывной волной меня отбросило куда-то. Ударилась головой обо что-то. После этого гробовая тишина и прогремел второй взрыв, который я не слышала, но почувствовала вот это пламя. Пришла в себя уже когда по мне пробежались люди, от боли. Вскочила на окно. Увидев детей, я вспомнила уже, что у меня ребенок там. И опять в зал. Там боевик был, он сказал, что сейчас крыша, потолок обвалится, все горит, нам нужно пройти в столовую, я вас проведу. С нами был раненый мужчина. Мы как-то не поверили ему. Я думаю, раз мы уже здесь, здесь тише чем там. Слышны били выстрелы, взрывы какие-то. И мы не пошли. Часть наших людей, которые были там со мной, их он увел в столовую.
— А Вы оставались в тренажерном зале?
— Да.
— Как Вам удалось выбраться оттуда?
— Прошло довольно таки много времени. Я написала там плакат какой-то, картон большой. Я нашла где-то на земле там косметичку, рассыпаны были губные там, карандаши косметические. Я написала: "Не стреляйте, здесь дети." И выставила это в окно. Я не знаю, заметили это или нет. Но через некоторое время подошли уже наши. В частности прокурор нашего района, выломали окно. Я стала давать детей и раненых туда, на улицу им. В последний момент я выбралась уже сама. После этого я ничего уже не помню. Очнулась я в больнице.
— Вы ранения получили?
— Да.
— Девочка Ваша тоже была ранена.
— Ну, осколочные там, незначительные.
— Нет вопросов.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Лично Вы сколько видели боевиков?
— Я в первый день их считала, но потом они казались мне все одинаковые. Очень много их было. Больше 30, намного больше. Потому что в фототаблице я опознала убитых очень много.
— Это сколько?
— Видела я людей, боевиков до зала, потом в зале я их больше не видела.
— В зале сколько одновременно находилось боевиков?
— Когда как. Было 6, было 15, по разному. Одни заходили, другие выходили.
— Понятно. Оружие какое было?
— Автоматы были, обрезы были, пистолеты, гранаты, гранатометы, подствольники.
— Женщин сколько было среди боевиков?
— 2.
— Больше нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, телевизо заносили в зал?
— Телевизор в зал занесли.
— О числе заложников были разговоры?
— Да, конечно. Нам один из боевиков, который постоянно разговаривал по телефону, говорил, что "вы скоты, вы даже никому не нужны, даже половины не назвали из вас." По телефону, позвонили, он кричи: "Тишину! Чтобы я за вас мог разговаривать. Это вам нужно." И по телефону стал говорить, и сказал: "4 человека мне нужны во дворе этой школы, а то разговаривать ни с кем не буду."
— Эти 4 человека для чего нужны были?
— Не знаю.
— Как разговаривать ни с кем не будет. Только с ними хотели говорить?
— Да, конечно.
— Вы выстави плакат: "Не стреляйте, здесь дети." А зачем Вы это сделали?
— От испуга, что могли свои же в нас стрелять. Потому что ото всюду пули свистели. Мы легли на пол, чтобы нас не задели.
— Что значит, отовсюду?
— Из всех окон.
— По школе стреляли, что ли?
— С улицы школы.
— По школе?
— Да.
— А из чего стреляли?
— Были такие вот, автоматные. А в другом крыле, со стороны столовой, там уже помощнее были. Мне показалось, что это танк.
— Почему Вам показалось, что это танк.
— Не показалось, а как-то я уверена, что это был танк.
— Из орудия стреляли?
— Да.
— Не автоматом?
— Нет, конечно. Автомат и пистолет различаю вроде бы.
— Вы в армии служили?
— Нет, но я как-то имела дело. Стреляла и из автомата, и из пистолета.
— А из танка.
— Из танка не стреляла, но я уверена, что это танк.
— Стреляли из орудий. Это когда было?
— Это после взрыва.
— 3?
— 3 числа.
— Сразу после взрыва?
— Нет, не сразу.
— Ну, по времени.
— Ну, во времени ориентироваться было очень трудно. Ну, пол часа может.
— А о пожаре?
— О пожаре я узнала от этого боевика. Там были плиты перекрытия, потолок был из плит. Поэтому я как-то удивилась, что тут может гореть, я не знаю. Я не поверила ему. Людям, которые со мной были в тренажерном зале я по-осетински сказала, что тут может обвалиться, он нас обманывает, никуда мы не пойдем. И он как-то настойчиво, стал угрожать: "Давайте быстрее." И некоторые вышли. А мы, видимо из-за того, что мужчина был очень ранен. Рука и голова у него. И мы его держали, он на ногах не стоял, видимо из-за этого вот так он нас не стал гнать туда.
— Вы можете сказать, у них были гранаты?
— Они были увешаны вот этим всем, гранатами.
— Взрывы были от гранат?
— Конечно.
— Кто бросал.
— Я не знаю, кто бросал.
— Но боевики бросали.
— Боевики тоже во дворе были же. Они наверное отстреливались же тоже.
— А вот говорят, там гранатометы применялись, не можете рассказать?
— Гранатометы?
— Огнеметы.
— Ну, раз это все в печати передавалось, вещ доки находились...
— Нет, Вы сами видели?
— Я была после взрыва в тренажерном зале.
— А сколько там людей было, в тренажерном?
— Я искала свою дочку, оглушенная взрывом. Поэтому как-то для меня. Ну, человек 25 было там.
— Большой зал?
— Нет, не большой.
— Вы ничего об охране школы не можете сказать?
— Вообще-то бывает построение. На то время, работал Айляров. И он очень строго вот к этому всему относился. И в 9 часов всегда было построение, развод, сменялись сотрудники. Заступали на новое дежурство и сменялись. И вот именно вот в этот период, я думаю, поэтому так и получилось. Я так думаю.
— Вы считаете, что школа охранялась?
— Она не охранялась. Дудиева - это охрана? Безоружная женщина. Это не охрана.
— А как она охранялась?
— Нет, я не знаю, как она охранялась.
— А раньше?
— Ну, бывали там сотрудники.
— 1 числа Вы видели ГАИ?
— Вот в это 1 сентября ГАИ не было. Патрульной машины ГАИ не было.
— Почему?
— Я не знаю. Наверное они не оповещены были.
— А кто их должен оповещать?
— Это наверное задача директора, обеспечить безопасность.
— А начальник милиции?
— Не знаю. Если они перенесли линейку, значит, они должны были оповестить его. А если они не оповестили, значит, он провел развод. Сменился старый наряд, и должен был новый.
— Но Дудиева тем не менее пришла.
— Нет, Дудиева, она пришла из-за племянников туда. Там вообще должна была дежурить в этот день Джанаева Зарина, которую она попросила из-за племянников.
— А Вы сами не интересовались. Почему все говорят, что гаишников не было. Ни там, ни там, ни там.
— Я не знаю.
— Усиление было?
— Да.
— Чем это объяснить?
— Усиление было. Но почему их не было, я не знаю.
— Как Вы считаете, в этой трагедии Вы бы кого посчитали виновным?
— Кого? Кого.
— Я имею ввиду, в чем Вы видите причину этой трагедии?
— Халатность.
— Чья?
— Очень многих людей. Должностных лиц, которые не обеспечили хотя бы, ладно, уже случилось. Тогда хотя бы и Альфу, и Вымпел, и спецназ. И это все должно было быть начеку. Не ждать пол часа, 40 минут или час мы просидели, я не буду обманывать. Не ждать. И пришли же наши, гражданские.
— Куда пришли?
— Вот, помогать. Выбивали решетки, окна, вытаскивали. Они же пришли. Не спецназ, никто. Почему тогда вот это безобразие получилось там? Меня представили к ордену мужества и сказали: "Она не была при исполнении служебных обязанностей." Я говорю сейчас, как мать, которая встала и выпаивала детей. Ни каждый вставал, боялись. Вот так посмотрит в глаза, и терялись. Не то что девчонки, женщины, бабки терялись. Мужчины, которые боялись не за себя, а за детей, за свои семьи. Я выходила, я делала. Я с чистой совестью сейчас смогу оглянуться и любому посмотреть в глаза. И как сотрудник, и как мать. Но если и Дзасохов, и Мамсуров и кого другого, можно было появиться и обеспечить порядок вот в этом всем. И не так, чтобы вот потом они разбежались и где-то их на улицах ловить. А в том же райотделе стояли с автоматом. Друг друга они хотели менять, патронов не хватило у них. Что с них взять, если ФСБ, если вот повыше им до этого дела не было. Почему этого всего не было, почему не оцепили, и в ту же минуту, как взрывы произошли, ФСБ, спецназ, вот все, которые сейчас ушли в сторону и Айдаров, и Муртазов, и Дряев. Я с ними даже разговаривать не буду, о чем с ними говорить? Кулаев. Кто такой Кулаев? Мужчина пришел воевать с беременной женщиной или с ребенком. Это мужчина? Это не мужчина, это даже не человек.
— Вы не помните, пожар был?
— Пожар был. После того как...
— Пожарники были?
— Пожарников я не видела. Это уже было с другой стороны видимо. Пожар был, когда гореть начало, я выползла в зал, выглянула, и там еще стояли люди, нелюди вот эти, боевики стояли. На скамейке сидели еще несколько, пожилые женщины. Они не могли двигаться. Они не плакали, они не кричали, они просто сидели. Я им машу рукой: "Сюда, сюда." Они не смотрят, они не видят меня.
— Говорят, от пожара сгорели много людей.
— От пожара сгорели. Там очень много раненых было, оглушенных. Они без сил были. 3 дня без воды. Из-за того, что так быстро пришла помощь, вот из-за этого погибло столько людей. Вот так быстро значит пришла помощь. В кавычках.
— Нет вопросов.
— Аушев пришел. Я сидела от него в 20 метрах может. Он вошел, у него брови сошлись на переносице от этого ужаса. Я думаю, что он не ожидал вот этого всего. И стоит этот же боевик, оперся на автомат: "Я не знаю, что он вам решит." А до этого они нас уже не пускали в туалет водить детей. Я пошла, стала просить: "Ну пустите, там в обмороке" Вот, оказывается бабушка этой девочки сидит здесь, которая была уже без сознания без лекарств. "Можно я попрошу у него лекарства, пусть сделает что-нибудь. Дайте мне ее вынести в туалет, воду дать." "Куда?!" Передернул автомат и говорит: "Куда ты поведешь ее. Там забито уже." Вывели 2 мужчин из зала, я не знаю, кто они были, один усатый высокий, это я точно помню, которого постоянно на колени ставили, чтобы тишина была в зале: "А то пристрелим." И они пробили канализацию. А все, что осталось, все сто не ушло, вот это я стала собирать своими руками, чтоб они пустили нас пить воду, детей водить, чтобы давали воду. И это не издевательство?
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У Вас есть вопросы?
— Я еще хочу дополнить, можно? В зеле посередине зала былиустройства взрывные. Там видно было, что там гайки, стружка, что-то такое. Я до сих пор ни от кого не слышала, что там вот такое было. Это они привезли с собой? Я хотела вот это узнать в конце концов. Столько человек и столько оружия. Как могло за 5 минут попасть это все в школу? Как?
— Вы кого спрашиваете?
— Сама себя. Потому что от следователей не могу этого всего узнать.
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Кулаев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
Адвокат Альберт Плиев:
— Есть. Скажите, где именно Вы находились в зале, когда увидели там Кулаева?
— Я подошла с ведром в туалет. Ион стоял в дверном проеме, я извиняюсь, вот так, скрестив ноги и говорит: "Куда?" Я говорю: "Можно мне выйти, мне вот разрешили воду, тряпки мочить. Можно?" "Вам ничего нельзя." Вот это его слова. Именно он.
Голоса из зала:
— Виноват, виноват он.
— Слава Богу, и я живая, и ребенок мой жив. Но те издевательства. Это издевательство, когда ребенок умирает у тебя на глазах, я не смогла например сидеть. Я вышла и унижалась перед этими ничтожествами. И туалет убирала, и смеется, ухмыляется. "Вам ничего нельзя, вам ничего не прислали."
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы?
Таймураз Чеджемов:
— Это он говорит, да?
— Это он говорил.
— Правду говорит, Кулаев?
Нурпаша Кулаев:
— Не правда. Я на русском языке в тюрьме разговаривать научился. Я как тебе мог. Я на русском языке на разговаривал.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Тихо, тихо. Вы хотите его спросить о чем-нибудь?
— О чем его спрашивать? Кто вас сопроводил сюда, кто вам дорогу открыл?!
— Я не знаю, я откуда знаю.
— Ты просто сюда попал, да? Для чего, ты на прогулку пришел, или тебе сказали: "Вот посмотришь, как это делается." Ты можешь вот это сказать? Если это в первый раз у тебя. Ты как смог смотреть на детей умирающих? Или как ты смог убивать? Перед тобой меня вывели, из-за того, что другой твой товарищ сказал, что ей плохо было, и она наверное больная, перед тобой. Вот в этом промежутке времени вот это все было. И издевался: "Ты что, больная?" и передернет автомат. Нет, я что на больную похожа. Мне просто вон, в туалете убрала, там устала, воздуха нет. "А, ну ладно. А может у тебя сердце больное." И опять автомат передернул. Столько раз.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Калоева. Фамилия, имя, отчество.
— Калоева Фатима Ирбековна.
— Число, месяц, год рождения.
— 12 апреля 1971 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, ул. Плиева, 11, кв. 11
— Место работы.
— Город Беслан, больница, медсестра реанимации.
— Фатима Ирбековна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Фатима Ирбековна, Кулаева Вы ранее видели?
— Да, 3 числа я его видела.
— Тогда расскажите как Вы оказались в школе и с кем?
— Я 1 сентября пошла с мальчиком и с девочкой. Девочка у меня пошла в первый класс, а мальчик в 6 класс. Он меня начал утром торопить: "Мама, давай быстрее. Мы опоздаем. Я позвонил другу, мне сказали, что надо идти к 9 часам." Я быстро вызвала такси, приехала быстро, зашли. Там уже были люди. Потом сказали зайти по классам. Я взяла девочку. Мальчик пошел сам в свой кабинет. Я зашла со своей девочкой. Ну, сколько-то там подождали. Сказали: "Цветы оставьте в кабинете." Мы их оставили. Вышли оттуда. И началась линейка. Только сказали заводить первые классы, со стороны начались крики. Все разбежались, я оглянулась, и не могла никого, ни девочку, ни мальчика найти. Смотрю, боевики кричат: "Аллах Акбар! В угол, в угол." И нас загоняли в угол. я растерялась, начала искать девочку, не могла найти. И она сама ко мне подбежала. Потом нас загнали в угол, где окна они начали ломать. Нас уже, человек 6-7 их точно было, загнали нас в угол, кричат: "Лезьте через окно." Мужики наверное запрыгнули раньше. И вот Эльбрус Есиев, он погиб, Царство ему небесное, вот он мне дал свою руку, я через окно полезла с девочкой. Мальчика тоже увидела в углу. Мы перелезли через окно. И в коридоре минут 10 нас точно всех держали, начали кричать: "Кидайте свои мобильные телефоны" Естественно мальчик испугался, кричит: "Мама, выкинь, а то нас убьют." Я взяла и выкинула свой телефон. Чуть-чуть нас там продержали, потом говорят: "Гады, давайте в спортивный зал." И загнали нас в актовый зал. Люди не могли успокоиться. Они начали там кричать, все испугались. Потом Бетрозов вот этот, потом я узнала его фамилию, он начал говорить по-осетински: "Давайте в руки возьмем друг друга, давайте успокоимся, может нам помогут" И они говорят: "Ах ты гад, ты их успокаиваешь. Ты им по-осетински что-то говоришь." Тогда в него стреляли, и он там упал.
— Дай ей воды. Вы сможете говорить?
— Они с нами обращались, как вот, даже трудно сказать, как звери. Они нас называли гадами, ублюдками, как они нас только не называли. Воду нам только в первые дни давали, а потом перестали: "Вы, - говорит, - умрете голодной смертью." Естественно вот 3 числа, после взрыва, нас с одного угла в другой угол перекинуло, я смотрю, се в окно прыгают. Попыталась мальчика выкинуть, и один террорист выстрелил мальчику, я не помню, то ли он в 3 классе был, или в 4, вот он в него выстрелил, и он упал на моих глазах. Я тогда детям говорю: "Ложитесь." И девочка подо мной, и мальчик. И лежали мы где-то минут 30 наверное. Потом этот Ходов, который зашел, и начал нас ногами бить, говорит: "Вставайте, быстро в столовую" и поднял нас. И мы забежали там в комнату, там у них были мячики баскетбольные, и учитель физкультуры Кониди, и несколько матерей было, ну человек 15 нас точно было. И мы туда забежали, и Кониди говорит: "Вот эти шкафы освободим, детей туда спрячем." Мы стали их двигать, но они очень тяжелые были, не смогли. Боевик забежал, он напрыгнул на него и хотел оружие у него отобрать, схватил оружие, а он не думал, что у него еще пистолет. Он достал пистолет и выстрелил в него, 11 выстрелов он в него сделал. Это я видела своими глазами, как он в него стрелял, при мне это было. Потом они зашли, 4 их было, и загнали нас в столовую. Когда мы дошли до двери, Ходов нам говорит: "Стой." У меня вот 2 детей, еще женщина одна была с 2 детьми. Они нас в сторону отодвинули и сказали: "Стойте здесь." Я думаю, наверное сейчас нас стрелять будут. Взяла своих детей, за собой спрятала. Потом он нам говорит по-осетински: "Оставьте, идите в столовую, мы вас не будем убивать." И загнал нас в столовую. Там мы пробыли, потом они начали стрелять. Там ведро воды, и говорят: "Выпейте воду." Там вот вода и кровь, се вместе было. И моя девочка вот так взяла стакан с кровью и начала пить. Потом началась стрельба. Они нам говорят: "Кричите!" Дети начали кричать: "Не убивайте нас, не убивайте!" Это наши стреляли оттуда. Потом, через некоторое время мы легли на пол. Там какие-то досочки были, я мальчика сверху накрыла, а девочка у меня снизу лежала. Потом через некоторое время смотрю, и вот этот забегает, вот гад, тварь! И забегает, и рядом со мной сел на корточки. Я ему говорю: "Тебе не страшно." Он мне говорит: "Нет. Я никого не убивал Аллах. Я никого не убивал." И сел под окном с Цаголовым. Они вместе сидели под окном. Потом вот он и Цаголов, там решетка была. Они вместе сняли эту решетку, и минут через 10 он выпрыгнул через окно. Вот это я хорошо запомнила. Я ему сама сказала, что тебе не страшно. На нем была коричневая футболка и черные спортивные брюки. Я ему говорю: "Ложись" Он мне говорит: "Я не боюсь. Я никого не убивал." Я вот так посмотрела, и он сразу под окно побежал и там сел. На корточках прям так под окном. и минут через 10 он выпрыгнул через окно. И когда он выпрыгнул, минут через 10, сразу, я не знаю, Альфа это или спецназ, вот 2 запрыгнули. Я близко лежала, там эти были, печки. И они говорят: "Откуда стреляют?" И мы им показываем, оттуда, сзади. И он: "Не двигайтесь, лежите." Потом я уже ничего не помню, как в меня стреляли, и как убили моего ребенка. Хорошо что моя девочка меня спасла, она меня начала по спинке бить. А я не слышала, меня оглушило. Я вот так перевернулась на спину, и смотрю, она стоит. Я быстро вскочила, вся была в крови, у меня голова была ранена, кровь течет из руки, из головы. На своего мальчика смотрю, трогаю, ни пульса, ничего не было. Эти альфовцы или спецназ, как увидели, они подбежали, и кто в живых был, выкидывали через окно. Я кричала, что там мой ребенок, но они меня не отпускали, потому что я сама вся истекала кровью. Я его держу, он говорит: "Не бойся, не бойся." Схватил ее с рук и через окно его передали. Потом меня они 3 тащили через окно. Я теряла сознание, меня привезли в больницу. И меня наш профессор Кульчиев Ахсарбек сразу говорит: "Быстро ее в рентген кабинет." И сразу мне сделали рентген, потом я начала терять сознание. И заведующий ко мне подбегает и говорит: "Фатима, твои дети живы?" "Мальчика убили." Он говорит: "Наверное ей в голову стреляли, она гоняет." "Я не гоняю, я правду Вам говорю." И вот из-за таких гадов, на моих руках. Хорошо что я вынесла своего ребенка, а то бы он у меня так и сгорел.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы?
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите пожалуйста, а Вы видели, откуда взялись эти люди?
— Я не знаю. Все начали кричать, я посмотрела в сторону. Со стороны переезда, вот с той стороны, я видела как они забежали, я видела. Они были в перчатках.
— На переезде они как оказались?
— Я не знаю, я не видела.
— Сколько их было?
— Человек 6-7 точно было, потому что он кричал: "Аллах Акбар, в угол." И наверх начал стрелять.
— Среди них женщины были?
— Да.
— Сколько женщин было?
— 2.
— Куда женщины делись?
— Я не знаю. 1 числа они нас проверяли, у кого мобильник, у кого нет. Я видела вот это. Я уже первого числа слышала, какой-то взрыв произошел. И мальчик около меня сидел один старшеклассник, он зашел и говорит: "Там шахидок взорвали." Я поэтому так слышала, что их взорвали.
— Вы сказали, что когда Вы находились столовой, то на ваших глазах боевик убил мальчика. А кто был этот боевик?
— Я не говорила, что боевик убил мальчика.
— А кто убил?
— Я сказала, что стреляли с двух сторон. Боевик я не сказала. Мы не знали с какой стороны в него попали. Потому что я сама была уже вообще.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Вот Вам говорили: "Кричите, это ваши стреляют." Почему они вам говорили?
— Может перестанут, не знаю. Там женщина был в красном платье, она оторвала кусочек своего платья, и там вот были обломки от столов. Она повязала, как веточку, и махала.
— А зачем?
— Вот они нам говорили, чтобы мы кричали, чтобы наши в нас не стреляли.
— А по школе была стрельба?
— Стрельба была. Вот так они стреляли.
— А Вы от чего были ранены?
— У меня была минно взрывная травма, потом оскольчатые ранения головы.
— Откуда эти осколки?
— Не знаю. Как я могу сказать? В меня стреляли, я вообще ничего не помню. Я истекала кровью.
— А о числе боевиков, заложников Вы не можете ничего сказать?
— Могу сказать. В первый день когда пришли и сказали, что по телевизору передают, что там 354 человека. "Вы, - говорит, - никому не нужны. Не вашему президенту, никому. Никто на переговоры не выходит." Они нам вот так сказали.
— А какие переговоры они хотели, о чем?
— Ну, требовали 4 человек, освобождение, вывести российские войска из Чечни.
— А Вы слышали выстрелы такие более увесистые?
— Не помню.
— Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Фатима Ирбековна, а не говорили, что детей выпустят?
— Аушев пришел, зашел, посмотрел на нас, поздоровался. Потом вышел. И тут же минут через 10 или через 15 сказали, что выпустят грудных детей.
— А до этого не говорили?
— А до этого пришли, считали, составляли списки детей до 7 лет.
— А Вы не знаете, почему их не отпустили впоследствии?
— Этого я не знаю.
— Спасибо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Подсудимый?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— Фатима Ирбековна, Вы можете задать ему вопрос. Есть к нему вопросы.
— Когда ты шел на это преступление, ты о чем думал. Вот ответь мне пожалуйста на вопрос, убивать детей? У тебя же ведь тоже есть дети!
— Кулаев, отвечайте.
Нурпаша Кулаев:
— Я не пошел убивать детей. Меня забрали потому что документы готовил, в этой структуре. Меня поэтому забрали из дома.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Что-то у Вас новая версия появилась. Раньше Вас из-за брата забирали. Теперь из-за того, что Вы документы куда-то готовили.
— За брата меня забрали. Из-за того, что брат боевик. Они тоже говорили, что в ФСБ работаешь, 2 года прячешься от нас. У меня были документы, меня спрашивали: "На какой работе работаешь?" За это они проверяли, говорили, что если правду говорю, меня отпустят. Я ни на кого не работал. Меня брат не пустил.
— Еще отдельно один вопрос. Ты сказал, что не умеешь разговаривать по-русски. Как же ты там со мной разговаривал по-русски? Когда ты мне сказал: "Аллах Акбар, я никого не убивал" Не было такого?
— Я женщинам вообще не слова не сказал там. Если ты меня там видела.
— Я тебя там видела, я тебя хорошо запомнила, я тебя сразу узнала.
— Но форму ты же говоришь, что черная футболка. Футболка белая.
— Ты там сидел под окном. У тебя все было изрезано.
— У меня резано не было ничего там. Я не знаю, может с кем-то путаете.
— Ты не сидел под окном, решетку не снимали.
— Решетку мы снимали, я знаю. Но у меня не было черных брюк.
— Но у тебя спортивные брюки были черные, коричневая майка. Я тебя там хорошо запомнила.
— У меня не было черных брюк.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, тишина Сидаков. Имя, отчество.
— Сидаков Эдик Александрович.
— Число, месяц, год рождения.
— 28 декабря 1968 года.
— Место жительства.
— Село Новый Батако, Ленина 74.
— Место работы.
— Временно не работаю.
— Эдик Александрович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря.
— Скажите пожалуйста, Кусова здесь еще или она ушла?
Голоса из зала:
— Она с ребенком была, ушла она.
— Пожалуйста обвинение.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Посмотрети пожалуйста на подсудимого. Скажите, Вы его выдели где-либо?
— Если и видел не помню
— Вы находились в заложниках?
— Да.
— С кем Вы туда пришли. Расскажите, как это случилось?
— Племянник у меня в первый класс пошел. И мы его всей семьей проводили в школу.
— Я был с матерью, жена, сестра, ну, мать племянника и моя дочь.
— Расскажите вкратце вот момент захвата. Где Вы находились, видели?
— Ну да. Там уже линейка выстраивалась, и я находился ближе к основным воротам, о стороны железной дороги.
— Вы видели боевиков. Откуда они бежали, зачем приехали?
— Там, возле ворот было несколько автомашин, вот на ГАЗ-66, остальные так, не обратил внимание. И слышал сначала хлопок выстрела. Но сначала пистолетный. Скорее всего сотрудник там был, он отстреливался. Я так понял. После этого начались очереди из автоматов. Они с пулеметами и с автоматами забегали. И все продолжилось как уже не раз говорили. Уже паника, выстрелы, всех через окна загоняли. Так же я попал в спортзал вместе со всеми. Помог женщинам.
— Вы попали в спортзал через окна?
— Да, через окна.
— Скажите, много было боевиков, вот по вашему мнению, которые захватили школу.
— Ну, в момент захвата человек 10-15, потому что они с разных сторон забегали. А потом в процессе я около 20 насчитывал, но просто представлял, что там, в других местах, где я не был, там находились. Потому что по периметру там в каждом месте сидел, возле окна, угол, если поворот школы, везде сидел автоматчик. Я предполагаю, что человек 30. Это предположения. А видел я 20 человек.
— Среди них были женщины?
— В первый день, да. Видел я их
— Сколько?
— Я 2 видел.
— Скажите, какое оружие было у террористов?
— В момент захвата у них автоматы и ручные пулеметы. Ну, пистолеты, гранаты, это не считаю. А потом в школе я уже видел и гранатометы. Выстрелы, связки к ним.
— Как были одеты?
— Они все были по-разному. Были и в спортивных, были и в камуфляже, были и в черных халатах. Разные были. Были и в масках, были с открытым лицом.
— Через какое время после захвата спортзал начали минировать?
— Так, детально в минутах затрудняюсь. Но очень быстро. Минут 20, наверное. Могу ошибиться, не ручаюсь.
— Что собой представляли мины?
— Ну, были и ручного изготовления. Пару штук я видел и заводского. Скорее всего, мое предположение, противопехотные мины.
— Расскажите пожалуйста, в зал заходил Кулаева?
— Может и заходил. Я находился в дальнем углу зала. Как нас выводили в первый день я в зале уже не был. А потом не помню.
— Вы видели, как был убит Бетрозов?
— Нет, я его тело только видел. Я не знаю фамилию. Но этого человека я видел в первый день, он лежал.
— Как относились к заложникам террористы? В 1, во 2, в 3 день?
— Так, чисто вот оскорбляли словами. Несильных действий никаких не видел. Потом вот как расстреливал, я только слышал. Видеть, тоже не видел.
— Вас лично привлекали к каким-либо работам?
— Да.
— К каким.
— Там дальний вход был, там баррикаду устраивали. Окна там щитами всякими.
— Что-либо Вам известно о действиях Кулаева в отношении заложников?
— Нет, я до столовой уже не дошел.
— Как Вам удалось выбраться оттуда?
— Первый взрыв, буквально там через пару секунд второй взрыв, мы в принципе сидели возле окна, прямо в углу. Там тренажерный зал, и близко к нему. Вот после первого взрыва там поток пошел через окна, и вместе с ними ушли.
— Так Вы после первого взрыва покинули зал?
— Да. Я на ноги встал, и сразу второй взрыв. Я вроде цел, мина эта, заводского изготовления висела вроде близко. Не пострадал в общем-то никто, кроме ожогов, вот порох. И я вышел. Наши так, вроде на ногах стояли.
— Взорвалась мина, которая на кольце была подвешена?
— Это скорее всего вторая была. Потому что первая, я не ориентировался. Я ранен был в первый день, и без памяти вот так лежал, расслабился. И в этот момент первый взрыв, я не видел откуда. Но второй взрыв я просто видел уже провода обгоревшие остались на проволоке этой, что висела.
— И Вы выбрались наружу, да?
— Да.
— Понятно. Ну, нет вопросов к нему.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, Вам что-нибудь известно о переговорах.
— То же, что и всем. В первые дни сказали, что заложников говорят, что немного, там 350 что-то. Я издали слышал, я близко не находился. В принципе мне разницы не было, что там говорят, 1000 человек нас.
— Изменилось после этого поведение боевиков?
— Они не менялись. Может у них что-то внутри, внешне я никаких не заметил. Так они больше над нами издевались, мол вы никому не нужны, там еще что-то.
— Вот боевики стреляли в заложников?
— Я ж говорю, до этого вопроса у меня не дошло. Вот я после взрыва ушел, я этого не видел. А до этого тоже. Единственное я видел, не видел а слышал, что расстреляли на втором этаже. Туда нас с коридора выбирали, там несколько человек отобрали. Ну, выстрел слышал.
— Вы сразу убежали?
— Мы первыми сидели, через нас люди бежали как-то. Ну, дети в основном там. И кое как стали, и своих так через окно вывалил.
— У меня нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Пожар видели?
— Нет, пожара я не видел. Мы уже вышли, после этого все основные действия были.
— А требования какие у них были?
— Ну, те же, что и все говорили. Те же, вывод войск из Чечни, 4 человек требовали к себе, чтобы пришли, освободить тех же заключенных, там их товарищей.
— По поведению боевиков что Вы можете сказать? Они ожидали переговоров.
— У них ситуация переменчивая была. Вот какой-то момент, потом во второй день ночью было что-то. Вроде они настроены были. Такое ощущение было, что они уже уходят. Но потом что-то переменилось. И на 3 день, они, как говорили, даже воду вообще не давали выпить, раньше хоть кому-то позволяли, а на 3 день, нет. Ну, и ближе к обеду, перед самым этим взрывом обстановка уже разряжалась, у меня такое ощущение. Потому что все как-то расслабленные были.
— Вот по поводу оружия можете уточнить? В школе они находились с тем же оружием, которым вас загоняли?
— Когда загоняли, загоняли с автоматами и пулеметами. Вот что я видел. Может гранатометы, я не видел. Но в школе потом, вот нас вывели на эти работы, и в коридоре я просто вправо посмотрел, я тогда не знал еще, что это вход, там была куча. Рюкзаки вот, связки от гранатометов, эти выстрелы. Издали я видел, но куча была большая. В ту область я больше не попадал просто, я работал в противоположной стороне.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы?
— Нет.
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Кулаев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— Вы можете ему задать вопрос.
— Я не хочу.
— Спасибо, присаживайтесь. Объявляется перерыв до 21 июля.